Елена пошатнулась и посмотрела в другую сторону. На ножи. Они валялись повсюду. На полу, на столешницах, торчали из стен. И по ним стекали густые, вязкие багровые сгустки… кое-где с ошмётками плоти. «Нет, нет, нет», — обхватив руками своё хрупкое, тощее детское тельце, она бегло осмотрела эту кошмарную комнату в поисках безопасного пристанища. И кровь, и ножи исчезли. Кухня вновь стала девственно чистой. И холодной. Жутко холодной. В Большом Доме всегда было холодно, и не важно, как сильно она включала отопление. Во сне что-то изменилось. Елена подумала, что ошиблась. Всё-таки, это заледенелое место не было нетронутым. На ослепительно-белом кафельном полу валялась одинокая туфля на высоком каблуке. И тогда на стене Елена увидела раскачивающуюся тень.
«Нет!»
— Елена. — Рафаэль схватил её ей за плечи, чистый свежий аромат моря вторгся в её разум. — Охотница.
Резкий оклик прорвался сквозь остатки сна, возвращая Елену в настоящее.
— Я в порядке, в порядке, — ответила она сбивчиво и несвязно. — Со мной все в порядке.
Рафаэль заключил её в объятия, когда она попыталась соскочить с кровати. Елена и сама не знала, что хотела сделать, но после того, как прошлое так жестоко напоминало о себе, заснуть было невозможно.
— Мне нужно…
Рафаэль передвинулся так, чтобы теперь Елена оказалась отчасти под ним, и раскрыл крылья, создав тёмное, чувственное личное пространство только для них двоих.
— Ш-ш-ш, хебибти. — Его тело создавало крепкий щит между ней и мягко покачивающейся тенью, которая гналась за ней сквозь время. Тогда он опустил голову и прошептал тихие, страстные слова на языке, которые были частью наследия её матери. Елена обвила Рафаэля руками за шею и потянула к себе, желая раствориться в нём. Но он только крепко обнял её и приподнялся, опёршись рукой с одной стороны, чтобы видеть её лицо. — Расскажешь мне?
После того, как их семья распалась, Елена всегда обнимала Бэт, чтобы сестрёнка не чувствовала холода. Но никто не обнимал Елену в ответ, никто не пытался растопить лёд, что сковывал её часами после жутких кошмаров, так что ей потребовалось время, чтобы найти подходящие слова. Но Рафаэль был бессмертным, и терпению он научился давным-давно.
— Это бессмыслица какая-то, — наконец, произнесла она хрипло, словно сорвала голос от крика. — Всё, что я видела — не имеет смысла. — То, что совершила её мать, случилось не на кухне. Нет, Маргарет Деверо очень крепко привязала верёвку к поручням, окружающим мезонин[1]. Её красивая лаковая туфелька на шпильке лежала на сияющем кафельном полу с шахматным узором в прихожей Большого Дома. Когда Елена увидела блестящую вишнёвую туфельку, то на долю секунды в сердце вспыхнула надежда, что мама, наконец, вернулась к ним, наконец, прекратила плакать… и кричать. Тогда Елена подняла голову и увидела то, что никогда не исчезнет из её памяти. — Просто огромная нелепица.
Рафаэль ничего не сказал, но она ни на йоту не сомневалась, что всё его внимание приковано к ней.
— Я думала, — произнесла она, вцепившись в его плечи, — что кошмары прекратятся после того, как убью Слейтера. Он больше не причинит вред дорогим мне людям. Так почему же они продолжают терзать меня?
Голос Елены дрожал, но не от страха, а от тяжёлой беспомощной ярости.
— Воспоминания делают нас теми, кем мы являемся, — ответил Рафаэль, повторяя те же слова, которые однажды говорила ему она. — Даже самые жуткие.
Елена ощущала под ладонью биение его сердца — спокойное, ровное, уверенное, как всегда.
— Я никогда не забуду, — прошептала Елена. — Но хотелось бы, чтобы они перестали меня мучить.
Произнесённое заставило её почувствовать себя предательницей, желать подобного, когда Ари и Бэль ощутили тот кошмар наяву, и которого не смогла забыть мать.
— Так и будет, — сказал он уверенно. — Обещаю.
И поскольку Рафаэль никогда не нарушал обещаний, Елена позволила держать себя в объятиях до конца ночи. Рассветное зарево пробралось в комнату, тихо ступая на пальчиках и оставляя золотистые и розовые следы на полу, когда Елену поглотил сладкий безмятежный сон. Но покой, казалось, длился всего мгновение.
«Елена», — свежая прохладная волна врезалась в сознание. Елена, ещё сонная, открыла глаза и обнаружила что одна в постели. Солнечный свет заливал кровать, дождевые тучи рассеялись, открывая взору поразительную лазурь неба за окном.
— Рафаэль. — Елена взглянула на часы, стоящие на тумбочке рядом с кроватью — время близилось к обеду. Она потёрла глаза и села в кровати. — В чём дело?
«Случилось нечто, требующее твоих навыков».
Все её чувства встрепенулись в предвкушении, казалось, что ментальные шестерёнки пришли в движение с такой же сладостной болью, какую она почувствовала во всем теле, когда потянулась.
«Где я тебе нужна?»
«Школа на севере, имени Элеоноры Ванд…»
Её руки упали, внутри всё похолодело от страха.
«Я знаю, как называется эта школа. В неё ходят мои сёстры».
ГЛАВА 3
Первой Елену заметила десятилетняя Эвелин. Её глаза широко распахнулись от удивления, когда она увидела, как Елена, попрощавшись с ангелом, который проводил её по кратчайшему пути, расправила крылья и плавно приземлилась в главном дворе частной элитной средней школы. Безупречность бархатистого зелёного газона нарушали кое-где валяющиеся опавшие листья. От приземления Елены в воздухе возникли маленькие вихри из молодых травинок и пожухлых коричневых листьев, словно раздражённые дервиши[2], кружащие в танце. Елена сложила крылья и поздоровалась кивком со своей младшей сводной сестрой. Эвелин неуверенно подняла руку, чтобы помахать в ответ, но Аметист, на три года старше своей сестры, перехватила её ладошку и притянула к себе. Тёмно-синие глаза, такие же, как у её матери Гвендолин, предупреждали не приближаться.
Елена понимала почему. Они с Джеффри не разговаривали на протяжении десяти лет после того, как он вышвырнул её вон, вплоть до тех жестоких событий, после которых Елена стала обладательницей крыльев цвета полуночи и багрянца. И, кроме того, что от неё отказались, на какое-то время ей запретили приближаться к школе. В результате, она не смогла по-настоящему сблизиться со своими сводными сёстрами. Они знали о существовании друг друга, но помимо этого, оставались незнакомцами. Между ними не наблюдалось даже отдалённого сходства, подтверждающего родство. У Елены были светлые,