Ладно, я вообще не о том. Как говорили однокурсники: «Кто про что, а Хольм про тварей». Я про деревья. Не было там таких деревьев! Зато цветы были всякие: яркие, разноцветные, только венки и плети.
И эта стрелка еле трясущаяся мне не нравилась.
И то, как потрескивал счетчик, показывая высокую активность магических созданий. Почти, как тогда, в Южных Горах. Собственно, потому-то мы туда и отправлялись. Где еще изучать тварей? Только здесь, судя по щелчкам, их разнообразие было выше. Где бы это «здесь» ни находилось.
Я вернулась к Торнсену, которого легко нашла по запаху костра. И поисковому маячку, разумеется. К запаху костра примешивался аромат похлебки. Он поднял мой приунывший боевой дух.
Я вынула из-под клапана своего рюкзака миску и ложку и была вознаграждена за терпение горячей едой. Похлебка, кстати, удалась повару на славу. Или я зверски хотела есть.
Утолив первый голод, я впала в благодушное настроение. Мне уже даже не хотелось выбрасывать вещи из рюкзака. Правда, поднимать его и тащить дальше тоже не хотелось.
— Торнсен, — обратилась я к студенту. — Во-первых, спасибо, было вкусно.
Он кивнул.
— Во-вторых, вы отдали порталистам точные координаты?
— Да, — твердо ответил он, помотав головой.
— Торнсен, вы вообще умеете давать однозначные ответы?! — вскипела я.
Он задумался.
— Не утруждайте себя ответом. Это неважно, — успокоила я. В конце концов, мыслительная деятельность с непривычки вызывает некоторый дискомфорт в мозгу. А нам еще идти и идти. Неизвестно куда. — Важно, что мы не в Южных Горах.
— А где? — заинтересовался парень.
— Косорыл знает, — пожала я плечами. — Самой интересно. Ну что, двинули?
— Куда?
— Куда-куда? Вперед, студент Торнсен. Вперед. Если долго идти вперед, то обязательно куда-нибудь дойдешь.
Как оказалось, я была не так не права, как могло показаться Торнсену на первый взгляд. Еще через два часа мы наткнулись на избушку. Точнее, домик.
Одинокий домик в лесу.
Что-то мне это напоминает. Кажется, какие-то сказки. Страшные.
Стоило нам дойти, из окна выглянула старушенция в возрасте лет за пятьсот.
— И чаго вам надоть? — гостеприимно поинтересовалось она.
6. Лайна. В избушке неясного происхождения, косорыл знает где
— Доброго дня, бабуля, здоровья вам на многие лета, — расплылся в улыбке Торнсен.
Я даже растерялась. В смысле, он весь так преобразился!
Старушенция засопела и заерзала.
— Ну, здарсте, коли не шутитя, — ответила она почти смущенно, но вскоре опомнилась. — Чаго пришли? — добавила она сурово.
— Заблудились мы, бабуля, — продолжал рассыпаться бисером студент. — Пусти переночевать усталых путников.
— Чаго-то не похож ты на усталого путника, — справедливо заметила старушенция.
Зрение-то у нее о-го-го, даром, что на погосте ждут с цветами и музыкой.
— Так это же хорошо! — воскликнул Торнсен жизнерадостно, будто не протопал четыре часа с полной загрузкой.
Впрочем, что я знаю о его «полной загрузке»?
— Хорошо, что не совсем усталый, — продолжал парень. — Мне же еще силы пригодятся. Вдруг вы захотите меня как мужчину использовать?
Надо же какая самоотверженность!
А как приободрилась бабулька! Засопела, прямо как выпень перед нерестом.
— Дров, я вижу, вам нарубить надо, — обломал ее парень и бросил короткий взгляд на меня, дескать: «вот видите, лея Хольм, учите молодежь плохому». — Крыльцо, гляжу, совсем покосилось. Наличники еле держатся.
— Так за одну ночь-то тут не управишься, — смекнула свою выгоду старушенция.
Торнсен снова бросил взгляд в мою сторону. На этот раз спрашивая моего мнения. Я еле заметно кивнула. Неплохо было бы оглядеться. Понять, куда нас занесло. Пока Сафониэль будет выяснять, почему нас сюда занесло, и выносить отсюда.
— Так мы задержимся ради такой приветливой хозяйки.
— А еще у меня печка дымит, — вспомнила «приветливая хозяйка», почуяв дармовщину.
— Поможем! — пообещал Кейрат.
Золото, чистое золото, а не студент. Просто цены ему нет. В лесном хозяйстве.
— А она? — тут карга обратила внимание на меня. Будто одного раба-надомника ей недостаточно за сомнительное счастье покормить ее клопов.
…С другой стороны, тварей кормить под открытым небом — тоже удовольствие условное.
— И она пригодится, — уверил старушку Торнсен. — Как женщина. Полы помыть, кашу сварить, грибы насолить, тесто замесить. Впрочем, относительно теста я не уверен, — несло поганца, но в мою сторону он теперь не смотрел.
Ощущал тонкость момента, когда одно лишнее движение — и ты труп.
Я настороженно вглядывалась в хозяйку лесных хором. Лично у меня особа, которая живет непонятно где, у жабоморда на выселках, среди темного-темного леса, доверия не вызывала. Опять-таки, магические возмущения. По одной из версий, тварей сотворяли ведьмы, — необученные особи, спонтанно магически-одаренные. Случалось это не то в результате запрещенных ритуалов, не то в качестве побочного продукта жизнедеятельности.
Магия требует выхода. Если не расходовать магический резерв до конца, сила застаивается и… приводит ко всяким неприятностям и неудобствам. Прежде всего избыток силы бьет ниже пояса. Поэтому маги, особенно юноши, весьма неразборчивы в связях. И поэтому мне в университете нужен был любовник. А уж если всё равно без него не обойтись, так пусть хотя бы польза от него какая-то будет. Конечно, я тогда не планировала уезжать из столицы и не предусмотрела, что могу оказаться в столь щекотливой ситуации. Я бы только посмотрела в сторону другого, как это тут же дошло бы до лея Гроссо. Я же говорю, маги — такие сплетники!
Недержание языка имело ту же природу, что недержание штанов и неспособность усидеть на месте. В нижепояса страдали оба направления. Избыток силы требовал ее приложения, пробуждал жажду деятельности и звал на подвиги. А если у человека не было возможности слить магию в удобоваримой форме, то вокруг него начинали происходить странные вещи. Магия просачивалась сквозь оболочку носителя и иногда материализовалась… во всякое. К месту и не к месту. Чаще второе.
В общем, я с подозрением поглядывала на старушку, которая не боялась жить одна в лесу, полном тварей.
А она с подозрением глядела на меня.
Видимо, сомневалась в моем умении мыть полы.
— Конечно, я буду рада помочь, — уверила я, хотя вряд ли была в своем энтузиазме столь же убедительна, как Торнсен.
— Ладно, можете на чердаке устраиваться, — выдавила бабуленция. — Но только чтоб без непотребств!
— Ни-ни! — заверила ее я.
У Торнсена внезапно случился паралич языка. Или он всё же дал старушке шанс.
Мы поднялись на чердак по скрипучей лестнице. Под Торнсеном она даже не скрипела, она стонала. Наверху было грязно и темно. Толстый слой пыли можно было, пожалуй, использовать вместо перины. В дальнем углу стоял старый сундук с полуразложившимся хламом. Места для двух спальников было завались.
— Вот здесь мы и будем жить половой жизнью, — вдруг подал голос студент, обводя рукой пространство, и до меня не сразу дошел смысл сказанного.
Совсем страх потерял. Нюх, совесть и чувство самосохранения. А ведь его еще не настигла кара за «мыть полы».
— В смысле, спать на полу, — с чуть заметной улыбкой пояснил он, и на его щеках прорисовались скобочки-ямочки.
— Зубки прорезались? Говорить научился? — не удержалась я, распинывая слой пушистой