А значит, Ивон должна заплатить, что именно ей от природы достался краткий нрав, тонкий стан и роскошные темные волосы!
Но не успела Жанна как следует намотать волосы сестры на свой жирный кулак, как откуда-то сверху раздался грозный клекот, и белая молния, неизвестно откуда взявшаяся под крышей старой башни, ударила Жирную Жанну прямо в загривок.
Та осела, распустив толстые пальцы и раскрыв в изумленье рот. Откуда-то сзади, из рассеченного затылка и жирной холки полила темная нездоровая кровь – обильно, быстро,
– и Жанна, мазнув по шее рукой, поднеся к глазам испачканные пальцы, заорала, как резанная.
– Ты убила меня! – вопила Жанна. – Ты убила!..
Клекот сверху повторился, и Жанна, подняв вверх налитые кровью глаза, с изумлением увидела белоснежного сокола, усевшегося на балку и крутящего головой. Хищная птица разинула окровавленный клюв, леденящий кровь крик повторился, и Жанна поняла, что сокол сейчас ударит еще раз. А потом еще и еще, так же беспощадно, как она до этого момента трепала и мучила Ивон.
– Что это такое?! – заверещала Жанна. – Ведьма! Откуда ты взяла его?!
– Это мой герб, – ответила Ивон, кое-как поднимаясь на ноги. Магия Жанны все еще удерживала ее, но девушка смогла поднять руку, и сокол, повинуясь хозяйке, слетел вниз и уселся на ее предплечье, прихватив алые шелка окровавленными когтями. – Тот, что на плече. Он защищает меня. Сейчас же верни меня во дворец, – голос ее окреп, – или я велю ему еще раз атаковать тебя.
– Да черта с два! – выкрикнула Жанна, ухватив себя за жирное плечо. – У меня такой же! Если твой умеет драться, то и мой тоже!..
Но ее герб был тих и неподвижен. Может, оттого, что Жанна, изумленная нападением, до конца не могла поверить в то, что забитая Ивон на это решилась, а может потому, что ее разум, одурманенный алкоголем, не воспринимал угрозу как настоящую.
...Ведь графу Уорвику удалось усыпить свой герб и погибнуть от шального ножа?..
– Ну? – грозно выкрикнула Ивон, поднимая руку и тревожа сокола. – Возвращай – или я спущу его!
Жирная Жанна, кряхтя, кое как уселась на толстый зад. Белое платье ее, фата – все было бесповоротно погублено, залито кровью и растерзано птичьими когтями. Еще и бутылка разбилась. Жанна трясущимися губами прочла заклятье, распутывающее магические потоки, притащившие сестру в башню, и та исчезла вместе со своим белым дьявольским соколом.
А Жанна осталась одна – побитая, растрепанная, без свадебного платья и без одной золотой сережки в виде снежинки.
Магический вихрь, раскрутив, бросил Ивон на пол, и она пребольно ударилась коленями и локтями о лакированный паркет. Сокол давно вернулся на плечо; герб горел воинственным белым светом, Ивон чувствовала вкус крови Жанны. и непереносимый ужас, потому что вокруг нее разливался тонкий, но очень хорошо уловимый запах магии, аромат свежей хвои и дождя.
Она подскочила, утирая слезы, кинулась к окну, распахнула его, чтобы свежий ветер вымыл из комнаты запах магии. Наивное полудетское заблуждение! Такими трюками было не обмануть даже мать!
Затем девушка схватилась за свои волосы, дрожащими ладонями ощупала платье. И прическа, и наряд были испорчены; капли крови украшали атласный рукав. Шпильки, удерживающие волосы, все рассыпались и потерялись, и Ивон совершенно не была готова к выходу!
Более того – она вдруг ощутила отвращение к нарядному алому платью, которое выбирала с таким тщанием, предвкушая, как получит еще один внимательный взгляд от короля. Теперь ей было стыдно за свою попытку обратить на себя внимание, к своим обнаженным плечам и открытой груди она испытывала лютое отвращение, понимая, что таким образом хотела предложить себя королю, как яство на блюде.
Готовая на все, бесстыдная и безвольная в своей покорности.
И еще – она вдруг явственно поняла, что даже если король ее возьмет, если даже он решит с ней честно разделить постель, жизнь и трон, все ее усилия пропадут даром, ведь плоды пожнет Жанна, совершив коварную подмену в день свадьбы.
В этом Ивон даже не сомневалась; теперь, воочию убедившись, что Жанна в любой момент может призвать ее домой, Ивон поняла, что у нее нет ни единого шанса защититься от этого колдовства, и Жанна стащит ее даже от алтаря, даже из супружеской спальни, а заменит собой.
– Это все не для меня, – рычала она яростно, заливаясь горькими слезами отчаяния, вырывая из волос последние шпильки, – это для Жанны! Для того, чтобы обмануть короля! Все в этом мире для Жанны и ее желаний! И даже я существую, чтобы ей прислуживать! Но черта с два я продолжу потакать ее капризам!
Она распустила вычурно прибранные волосы, яростно пригладила их щеткой. Сорвала испорченное алое платье и решительно раскрыла шкаф.
– Потемнее, – пыхтела она яростно, перебирая там наряды. – Поскромнее! Чтобы король и пальчика не увидел! Чтобы ему не понравилась «Жанна», потому что нечему там нравиться! Пусть смотрит на других!
На пол летели пестрые шелка и бархат, пока пальцы Ивон не наткнулись на темно-серую плотную ткань, и ее словно молнией ударило.
Это платье не висело особняком, и не было упрятано в дальний угол. Как и легкие шелковые, оно было предложено со всеми наравне, но у него, в отличие от ярких пестрых бальных нарядов, было слишком мало шансов быть надетым.
Т емные, благородные, тяжелые материалы; набитый бледный рисунок на длинной широкой серебристо-серой юбке, словно тонкие прожилки под плотной кожей сложенных огромных крыльев. Спереди, от талии и до самого подола – алые растрепанные цветы, нашитые из украшенного блестками материала. Бессмертники, старый, забытый всеми символ. Они не были приукрашены, они были изображены очень реалистично и казались настоящими, веткой, брошенной на серый гранит.
Когда-то кто-то рассказал маленькой Ивон, что бессмертники украшали гербы древних и могучих королей, ведущих свой род от драконов. И она, маленькая, овеянная сказками, засыпала в своей постельке, глядя через окно в ночное апрельское холодное небо, и мечтала когда-нибудь увидеть хотя бы тень бессмертника на обломке камня...
«Вот и сбылось», – подумала она, зачарованная, разглаживая пальцами искусное шитье, повторяя каждую строчку пальцами, словно там, в нашитых серыми крепкими нитками жилках на ткани, она хотела уловить биение крови спящего исполина.
Высокий строгий ворот, плотно обхватывающий шею, расшитый изящной тонкой вышивкой, словно страницы древней книги непонятными письменами.
Рукава, плотно обхватывающие руку, из алого, как кровь, материала, сшитые так, что казались чешуйчатыми, и яркая алая вставка-стомак спереди, украшенная тонкими металлическими черными