Ивон даже не подумала, что можно надеть что-то иное. После того, как она коснулась этого платья, этой старинной древней легенды, она даже не помыслила о том, что можно снова выставить обнаженные плечи и грудь и увешать себя грудой холодно блестящих бриллиантов.
Ее руки сами выбрали скромный темный венец-обруч из черненого серебра с лавандовыми камнями. Пальцы на плечах застегнули тугие замки-застежки, удерживающие плащ, свободно ниспадающий до самого пола.
Облачившись в это необычное одеяние, Ивон почувствовала себя почему-то уверенней и спокойнее, словно под защитой древних символов. Платье село на нее как влитое, и Ивон, рассматривая в зеркало игру света на багровых и серых тканях, чувствовала себя отчего-то красивее, чем когда-либо.
От платья тоже пахло магией, чуть уловимо, будто та когда-то запуталась в складках этого платья, да там и осталась. Ивон не знала, так ли это на самом деле, или платье защищает ее, словно доспехи воина, от первого удара – а он не заставил себя долго ждать.
Едва Ивон закончила с приготовлениями, как двери раскрылись и вошел Фиолетовый страж. Девушка обернулась к нему – и он замер, пораженный увиденным.
Изумление на его лице было скрыто маской, но в руках, в опустившихся плечах, в замерших на полушаге ногах оно было видно так отчетливо, что и Ивон не смогла скрыть своего волнения.
– Что? – тихо проговорила она, нервно разглаживая корсаж, плотно обхватывающий ее талию. – Этого нельзя было надевать?..
Фиолетовый Страж вздрогнул, тряхнул головой, прогоняя оторопь.
– Ты вольна надевать все, что пожелаешь, – произнес он немного резко, но изо всех сил стараясь скрыть свое недовольство. – Но мне кажется, ты не честна.
– Что?.. – удивилась Ивон. – Что ты имеешь в виду?
– Я чувствую запах магии, – уже зло произнес Страж. Он сделал шаг вперед, его черный крепкий стек неуважительно уперся в грудь девушки, в алую ткань, меж черными переплетенными ветвями. – Ты ворожила? Ты не сама выбрала этот наряд, магия тебе подсказала? Это запрещено. Я же говорил тебе – никакой магии. Ты должна демонстрировать себя, свои вкусы, предпочтения, а не свои умения подслушивать и обманывать. Что магия тебе нашептала? На чем основывается твой выбор?
Голос фиолетового становился все неприятнее, все высокомернее и злее, стек похлопывал по груди Ивон так, что униженная девушка на миг ощутила себя голой.
– Я не ворожила! – воскликнула она яростно и отчаянно, и отмахнулась от стека, как от руки насильника, пытающейся обшарить, обтискать ее.
Раздался металлический лязг.
Ивон не поняла, как, но из плотной чешуйчатой ткани ее рукава вдруг выскользнул стилет, тонкое узкое лезвие, с легкостью перерубившее оружие Фиолетового Стража. Сделав свое дело, стилет с тем же лязгов скрылся, втянулся обратно, молниеносно, неуловимо. Потрясенная Ивон опустила руку, а фиолетовый отступил, сжимая в руке бесполезный обрубок.
– А роза-то с шипами, – пробормотал Фиолетовый. – Ты наколдовала себе оружие? Но зачем?.. Безумная, ты понимаешь, что в таком виде я не имею права тебя вести к королю? Ты проиграла свой отбор. Ты можешь прямо сейчас передать через меня свои признания в жульничестве, в пользовании магией, искренние извинения и попросить о помиловании. В попытку покушения на короля я, конечно, не верю, хотя об этом я доложу ему в первую очередь. Надеюсь, король будет милостив к тебе. Вероятно, даже не сильно искалечит. Так, отсечет руку, посмевшую на него подняться.
– Я ничего не колдовала! – Ивон топнула ногой. – И каяться мне не в чем! И не тебе решать, проиграла я отбор или нет!
– Я не имею права вести тебя к королю вооруженную, – усмехнулся Фиолетовый.
– Ты поведешь меня к королю вооруженную, – упрямо склонив голову, ответила Ивон. – Это не моя магия, не мое оружие, все дело в платье. А платье висело тут. Значит, король допускает мысль, что в нем кто-то может к нему явиться, и не боится этого.
– Я не верю тебе! – огрызнулся Фиолетовый. – Дочь Уорвика!
Ее родовое имя Фиолетовый выплюнул с особой ненавистью, и Ивон расхохоталась неожиданно для самой себя.
– Что?! – воскликнула она. – Все дело в отце? В моём имени? Ты знал моего отца? Дорогу он тебе перешел?! Занял место, на которое ты сам метил? Я заметила, как ты переменился, когда король благосклонно повел себя по отношению ко мне, хотя отец, кажется, был изгнан им?! Ты что, ожидал, что король будет ко мне суров и зол? Хотел, чтобы он погромче назвал мое имя и при всех растерзал, покарал меня? О, я вижу – ты хотел бы этого!
– Замолчи! – задушено выдохнул Фиолетовый, отступая от Ивон, словно она была не тонкой, хрупкой девушкой, а исчадием ада. – Просто замолчи, не смей так говорить!
– Ты, верный слуга короля, – продолжала насмехаться над ним Ивон. – Иди, скажи ему о моем выборе платья, и скажи, что твое сердце дрожит от ужаса, потому что в рукаве у меня нож. Интересно, король разделит твой ужас? Запрется в своих покоях? Выждет, пока меня не выставят прочь, и только тогда выйдет из-под замка? И ты отпустишь меня в люди, чтобы я рассказывала всем, что могучий Железный король, окруженный охраной, боится девчонки с ножом в рукаве?
Это было последней каплей.
С ревом Фиолетовый налетел на Ивон, позабыв об опасности, припечатал ее к стене, сжал грубыми руками ее тонкие запястья, распластал девушку под собой, прижавшись всем телом, будто ожидая от нее смертельного удара, готовый принять его.
Но платье осталось платьем. И даже упомянутый стилет не выскользнул из рукава – ничего. А перепуганная Ивон ощутила на себе вес тела мужчины, ощутила его жар и дрожь, его звериное, неистовое, вырывающееся из-под контроля желание.
Сквозь прорези в его маске девушка увидела горящие магическим светом глаза, зеленые, как изумруды. Они были безумны; словно тысячу лет Фиолетовый сдерживал себя, не позволял простым человеческим страстям гореть в своей душе, а они там тлели и жгли его, пока не выплеснулись этой стремительной, яростной вспышкой наружу.
Он жадно принюхивался к девушке, к ее тонким кистям рук, к ее шее, к ее лицу, и не потому, что хотел уличить ее в магии. Он жадно впитывал ее запах, аромат ее юного женского тела, которое – Ивон это точно видела! – хотел просто растерзать, разорвать, растрепать, вынуть из строгого платья, присвоить себе.
– Ты очень долго жил взаперти, – отчего-то вдруг произнесла Ивон, разглядывая железную маску, склонившуюся над ней. Ее тонкий пальчик чуть коснулся металлической острой брови,