Лучше бы при родах умер мальчик, а не горячо любимая супруга — думал Эдуард Михайлович, когда тяжёлые воспоминания накрывали его. В тайне он желал смерти младшему сын, вот только не мог убить собственного отпрыска, не мог взять грех на душу. Поэтому, когда парень окончил школу, князь решил отправить его в солдаты, посчитав, что если Артём погибнет где-нибудь на войне, то и Бог с ним, а если нет, то пусть делает карьеру в регулярной армии — главное, чтобы подальше от дома.
А вышло совсем иначе. На войне у Артёма неведомым образом открылись все каналы. Никто даже подумать не мог, что такое возможно. Теперь надо всё исправлять: возвращать мальчика в семью, обучать владению энергиями, давать образование. Вот только как в глаза пацану смотреть? Простит ли он собственного отца, который так поступил с ним когда-то? Это сейчас больше всего волновало князя.
Смарт запиликал привычной мелодией. Эдуард Михайлович нажал кнопку на браслете. Над ладонью появился чёрный голографический экран. На нём высветился номер секретаря.
— Алло, Эдуард Михайлович, добрый день, — произнёс секретарь. — Только что поступил звонок от Голицыных. Желают завтра встретиться лично и обсудить продажу контрольного пакета акций «НовАрмы». Что прикажете делать?
— Вот же собачьи дети, — проворчал князь. — Опять лапы тянут к нашему заводу, да? Я же сказал, что он не продаётся
— Им отказать?
— Нет. Пусть приезжают, если так охота. Поговорю с ними сам с глазу на глаз.
* * *
Мы с Витей сидели в ресторанчике на третьем этаже торгового центра возле большого, во всю стену, окна. Тут было тихо и спокойно. Посетителей мало, несмотря на вечерний час, а с улицы звуки почти не долетают, хоть на дороге внизу полно машин. Я потягивал пиво из стакана, Витя пил кофе. Он за рулём, ему спиртное нельзя. Узнав о том, что я вернулся из армии, мой школьный друг захотел встретиться. Позвонил, предложил посидеть как-нибудь вечерком. Ну я и согласился.
Из больницы меня выписали позавчера. Дух месяцев оказалось достаточно, чтобы полностью восстановиться после ранения — невероятно быстро, учитывая то, как меня покромсало. В госпитале держали недолго, через две недели перевели в частную клинику Востряковых. Там условия оказались лучше: качественное питание, опрятная индивидуальная палата, вежливые врачи, заботливые медсёстры. Одно только напрягало: постоянные обследования. Чувствовал себя жертвой научного эксперимента. Если же опустить этот неприятный момент, отдохнул я неплохо.
А вообще мне повезло, если можно назвать везением то, что со мной случилось в Бельске. Врачи говорили, что с такими травмами, как у меня, долго не живут. Один осколок распорол живот, второй пробил лёгкое, третий попал в левую скулу и застрял в носоглотке, четвёртый чуть не оттяпал руку. И всё же спустя два месяца я был жив-здоров и чувствовал себя пусть и не как прежде, но вполне сносно. Только шрамы напоминали о жутких ранениях. А ещё — боли. Особенно донимала боль в голове: вначале чуть ли не каждый день, теперь — реже, но всё равно иногда накрывало не по-детски. Врач сказал: контузия, прописал таблетки, и я надеялся, что со временем пройдёт.
Никто прямо не говорил о том, с чем связано моё необычное исцеление, но я и сам догадался, как догадался и о том, почему меня постоянно донимали обследованиями. Всё дело в открывшихся каналах. В моём теле отныне циркулировали четыре энергетических потока. Поначалу это было непривычно, а теперь я уже и внимания на них не обращал. Наверное, то же самое ощущали все энергетики. Вот только на вопрос, почему я — простой человек, нейтрал — вдруг получил такой дар, ни я, ни кто-то другой ответить не мог. Разумеется, я никому не рассказывал про встречу с незнакомцем в капюшоне, да и не был я до конца уверен, что это не галлюцинация. Порой казалось, что бородач с фиолетовыми глазами, серая пустыня, тени и всё остальное мне просто привиделось, пока я валялся в отключке.
Но об открывшихся каналах стало известно многим. Даже сам князь, Эдуард Михайлович Востряков, которому служил отец, пригласил меня завтра на обед. Слуг за господский стол просто так не приглашали, значит, мной заинтересовались. И я всё гадал, хорошо это или плохо.
— Ну как житуха? — спросил Витя. — Досталось тебе, смотрю, — он кивнул на шрам, похожий на букву «У», который украшал мою левую щёку.
— А ты тоже время зря тут не терял: бороду вон отпустил, — подколол я.
— Да, решил сменить имидж, — Витя провёл пальцами по своей коротко стриженой бородке. — Так солиднее, девчонкам больше нравится. А ты со Светкой уже виделся?
— Мы же ещё до армии разбежались, забыл что ли?
— А, ну да, ну да, точно. Чем она сейчас занимается, не знаешь? Поступила куда?
— Да без понятия. А ты поступил, полагаю.
— Да, на экономиста, как и хотел. Точнее, как папаша хотел. Подрабатываю теперь у него в конторе. В общем…
— … жизнь удалась, — закончил я.
— Ну да, — как-то виновато пожал плечами Витя и отпил кофе.
Повисла пауза. Казалось, Витя хотел расспросить меня о том, что было нам, но ему было неудобно. А я вдруг понял, что мне совершенно неинтересно расспрашивать его о том, что было здесь. Что он мог рассказать: как потусовался в клубе, как познакомился с очередной тёлкой или как ему влом сдавать сессию в своём сраном институте? Смешно же… Мне было плевать. Равнодушие — вот всё, что сейчас чувствовал. Захотелось вернуться домой, взять пачку чипсов, залипнуть в экран компьютера и просидеть так остаток дня. И завтра, желательно — тоже, и послезавтра.
А ведь Витя был моим лучшим другом. Общались мы с пятого класса, даже рукопашному бою обучались у одного мастера. Витя, правда, это дело забросил довольно быстро, не достигнув даже того уровня владения внутренней энергией, который доступен каждому нейтралу, а я продолжил заниматься. В остальном же мы с ним были не разлей вода, благодаря ему я даже познакомился со своей первой и пока единственной девушкой, с которой встречался почти год.
Родители Вити работали в компании, принадлежащей великим князьям Борецким, папаша был каким-то крупным начальником, и сын купался в отцовских деньгах. Мне повезло меньше: в семье я рос не один, да и родители не особо баловали.
И вот мы заканчиваем школу, и он поступает в престижный вуз, а меня посылают на убой. Уж не знаю, был ли ещё кто-то в нашем выпуске, кого отправили в солдаты. Из элитной школы в армию, кажется, никого не отправляли. Что-то, видимо, со мной оказалось не так. А что именно — кто ж теперь расскажет?
— Значит, ты у нас