В гримёрке находится аж два кресла – потертое красное и новенькое чёрное. Последнее, кажется, фокусник держит только для себя, поэтому я занимаю то, что постарше.

Только теперь я начинаю чувствовать, что это и моя гримёрка тоже. Отныне у Тани Волковой есть своё собственное место – шаткое креслице в крохотной коморке, заваленной хламом. Но это моё шаткое креслице.

– Если захочешь попить чаю – чайник с печеньем здесь тоже имеется, – Фокусник достаёт из-под столика коробку с ореховым печеньем и садится в другое кресло, стоящее тут же, рядом. – Мы с тобой так нормально и не познакомились, кстати. Расскажешь о себе?

– Да что рассказывать… – Я опускаю глаза, стараясь не смотреть на Виктора – его взгляд совсем сбивает с мысли. – Я выпускница театральной студии. Учусь в десятом классе. Если честно, то я даже не знаю, что рассказывать…

– Хорошо учишься? – В голосе фокусника опять проскакивает игра.

– Тройки-четвёрки.

– Любимый предмет?

– Биология.

– О! – Виктор весело хлопает по колену. – Вот это правильно!

Я снова смотрю на него и вижу что-то знакомое. Фокусник кажется взрослым ребёнком, с которым даже я бы смогла найти общий язык.

А ещё он чем-то напоминает дедушку. Нет, не внешностью – так-то они разные как небо и земля. Я копаюсь в голове и не могу подобрать подходящее слово, чтобы как-то назвать эту черту характера. И не весёлость, и не детскость. Другое. Но напоминает всё равно.

И всё-таки, слишком уж много сомнительного я слышала о Викторе Раухмане. Конечно, половина из этих слухов может оказаться всего лишь выдумкой, но на пустом месте ничего не появляется. Мне хочется, чтобы «эксцентричная личность» сама рассказала о себе.

– Теперь ваша очередь, – осторожно продолжаю игру я.

– Все зовут меня «фокусником», правда по факту я иллюзионист, – Виктор вальяжно закидывает ногу на ногу и откидывается в кресле. – Это разные понятия, между прочим, хотя слово «фокусник» мне нравится больше. Работаю в этом театре долго, знаю тут всех и каждого, по субботам даю представления. Люблю старое кино, хорошую музыку и интересные сплетни. В общем-то, скоро ты и сама всё увидишь.

Я слушаю Виктора, будто загипнотизированная. Он говорит, как самый настоящий артист, акценты расставляет правильно и красиво, просто поёт.

– А какие вы фокусы показываете? – интересуюсь я, осмелившись взять одно печенье.

– Самые разные. Импровизировать люблю, сюрпризы делать. Так что будь готова ко всему. Мне наставница твоя говорила, что ты тоже импровизацию любишь.

– Да, люблю.

Любила. До того самого июньского дня, когда дедушка ушёл из моей жизни. А теперь я просто не помню, каково это – быть на сцене. Но очень хочу почувствовать снова.

И Виктор намеревается мне в этом помочь.

– Замечательно! – бодро улыбается он. – Тебе нужно придумать сценический образ. Но этим мы потом займёмся. Пока… давай-ка я тебе театр покажу.

Коридор за дверью освещает разве что яркая табличка «ВЫХОД» у пожарной лестницы, но даже так, в темноте, я прекрасно вижу все двери.

– Там туалет, – объясняет Виктор, показывая. – Там кладовка с некоторым хламом, костюмерная, а вон там… – Он наклоняется ко мне и лукаво улыбается, смакуя каждое слово. – Там выход на сцену.

Я гляжу на ветхую тёмно-зелёную дверцу с облупившейся краской и не могу поверить, что она ведёт в совсем другой мир. Этот мир сверкает софитами и прожекторами, гудит аплодисментами, звенит колонками. Это рай – самый настоящий!

– А можно туда глянуть? – неловко спрашиваю я.

– Пойдём!

За дверью тянется узенький тёмный закуток, обрывающийся ветхими деревянными ступеньками. Они ведут на сцену.

Сейчас Виктор даже немного пугает. Смелостью, улыбчивостью, красотой. Я не знаю, как объяснить этот страх, но он крепко засел где-то в груди, вцепился острыми когтями и сковал собой всё тело.

Только вид на будущее место работы немного успокаивает меня.

Мы выглядываем из-за плотного чёрного занавеса – тёмная сцена пуста.

– Темно слишком, – фыркает Виктор и со всей силы бьёт по выключателю.

Загораются огни.

Холодный свет льётся на сцену, режет темноту в зале и заглядывает на балкончик, где разместилась всевозможная аппаратура.

У меня замирает дыхание. Пока нет зрителей, театр дремлет. И я гуляю, прохаживаясь у пасти спящего зверя, я могу его разбудить, я могу стать его частью – и стану.

– А ты вся загорелась, – с ухмылкой замечает Виктор.

– Я просто очень сцену люблю, – признаюсь я.

– В этом мы с тобой сходимся. Я потом на репетиции покажу, что да как тут, – Он выходит на середину сцены и стучит по покрытию каблуком. Я слышу гулкий звук – внутри пусто. – Здесь люк. Запоминай по ходу дела подобные штуки.

Запомню. Люк, детали реквизита, каждый трюк – всё запомню. В эту минуту я готова выложиться по полной, чтобы не подвести Виктора.

Возвращаясь в коридор, уже чувствую, что начинаю осваиваться. Я впечатываю в память каждый провод, каждую ступеньку, каждую дощечку в этом театре.

– Здесь обычно больше людей, – говорит Виктор. – Сегодня почти нет никого, а те, что есть, по гримёркам разбежались. Ты, наверно, знаешь, что у нашего театра репертуар особый. Джаз, экспериментальные постановки. Так что народ здесь интересный вертится, тебе понравится.

А мне уже не терпится тот самый «интересный народ» увидеть. Это другой коллектив, новые люди, которые ещё не знают Таню Волкову. Если они будут хоть чуточку добры, театр станет для меня настоящим домом. И, может быть, я даже перестану думать о смерти.

По дороге в гримёрку мы так никого и не встречаем. В театре царит почти полная тишина, которую нарушают разве что приглушённое шуршание и скрип за стенами.

Задумавшись, я совсем не замечаю, как фокусник загорается какой-то новой мыслью.

– Кстати, я ведь уже придумал тебе образ, – палит Виктор, только закрывается дверь гримёрки.

– Какой же?

– Будешь Катриной.

– Извините, кем?

– Катриной. Просто представь себе что-то в мексиканском стиле. Для тебя тут и платье подходящее найдётся. Впрочем, может получится что-то и получше. Так, вот платья.

Виктор достаёт из шкафа какие-то разноцветные тряпки и с привычной усмешкой протягивает их мне.

– Померь эти вещи. На, держи. Вон там ширма.

Киваю и иду к той самой ширме, скрывшейся в тёмном уголке комнаты. Если честно, то я ожидала получить от фокусника какое-нибудь яркое платье с блёстками. Именно такие я видела, когда ходила вместе с мамой в цирк. Но Виктор дал мне что-то чёрное и безразмерное, напоминающее мешок.

Уже через минуту этот самый мешок висит на мне. По чьей-то задумке – платье, в реальности – балахон.

– Надела? – вежливо спрашивает Виктор.

– Ну… – Я робко выглядываю из-за ширмы.

– Так себе. Примеряй другое.

Со вторым платьем проблем ещё больше: цветастая тряпка воняет, будто в неё завернули тухлое мясо. Я принюхиваюсь и морщусь, едва сдержав рвотный позыв.

– Всё в порядке? – Голос Виктора звучит безразлично.

– Извините, но платье очень… очень плохо пахнет… тухлятиной какой-то…

– Тогда даже не надевай. Посмотри, что там ещё.

Остаётся лишь красно-рыжее платье. Я видела