Идея Эдуарда сработала, отец бросил любовницу. Но то, для чего была разработана и осуществлена вся эта затратная комбинация, достигнуто не было. Отец к матери не вернулся. А Эдуарду пришлось ещё и долги отдавать. Деньги он, естественно, тянул с родителей. Поначалу Твердохлёбов-старший, чувствуя за собой вину за разрушенное семейное гнездо, особо не скупился. Но потом денежный ручеёк, текший из кошелька отца, день ото дня стал всё скуднее, пока почти совсем не иссяк. Отец отчего-то решил, что его сын уже давно стал взрослым человеком и ему самому пора зарабатывать на жизнь. В завершение всех несчастий Эдуарда, отец на старости лет влюбился в молоденькую девушку. Но этого ему показалось мало! Старый осёл, как считал сын, не придумал ничего лучшего, как жениться на ней! Эдуард был в бешенстве! Он готов был ворваться к отцу и устроить ему грандиозный скандал. Но вскоре остыл и понял, что ссориться с отцом ни в коем случае нельзя. Оставалась надежда на то, что отец надорвётся, ублажая молодую супружницу, и отбросит копыта, оставив наследникам приличное наследство. Правда, делить его придётся не только с сестрицей, которую Эдуард считал тупой и наивной, но и присосавшейся к их пирогу Снежаной. Всё это не могло радовать накопившего большие долги Эдуарда, но другого выхода он не находил. К тому же отец, как назло, не собирался умирать, а кредиторы напирали на Эдуарда со всех сторон, и он стал всерьёз опасаться за свою жизнь. Деньги нужно было достать немедленно. Вот только где? На ум ему приходили далеко не добрые мысли. И он даже начал строить планы по их осуществлению. И тут, очень кстати, отец решил собрать всё семейство в своём загородном доме на Новый год.
Розалия Павловна Твердохлёбова на щедрое пособие, которое выплачивал ей бывший муж, могла бы жить припеваючи. Но от этих денег ей доставались крохи, всё остальное она отдавала горячо любимому сыну, упорно не желая замечать, что он вырос отпетым прожигателем жизни – лентяем и балбесом. К тому же недавно Розалия узнала, что сын её игрок, что он погряз в долгах и его кредиторы стали ему угрожать. Самой денег для сына ей взять было негде, и она уговаривала Эдуарда ради спасения собственной жизни обо всём рассказать отцу, покаяться перед ним и умолять его, хоть бы и на коленях, оплатить наделанные им долги.
– Не душегуб же он, – уговаривала она сына, – не может же он не помочь тебе, если речь идёт о твоей жизни.
Узнав о том, что бывший муж позвал сына на празднование Нового года, Розалия Павловна несказанно обрадовалась и зашептала:
– Поезжай, Эдик! И помни, о чём я тебе говорила.
– Мать, ты чего шёпотом-то говоришь? – рассмеялся он.
Розалия Павловна покачала головой, потом, прижав палец к губам, будто бы призывая его к тишине, приложила этот же палец к губам сына.
«Как была мелодраматической актрисой, так и осталась», – с некоторой долей презрения подумал сын, но вслух заверил:
– Конечно, я попрошу у него денег, мамуля. Ты не расстраивайся так.
– Как же мне не расстраиваться, – залилась слезами Розалия, – ты мой единственный сыночек, моя кровиночка, свет моих очей!
«Опять завела волынку», – подумал сын, открыл сумочку матери, достал оттуда крохотный кружевной платочек и сунул матери в руки, с мыслями о том, что вместо того, чтобы сейчас реветь, лучше бы сумела тогда удержать отца в семье. Розалия послушно взяла платок из рук сына и промокнула наполненные слезами глаза.
На этом они и расстались. О, если бы Розалия Павловна только догадывалась, с какими помыслами сын отправляется в гости к отцу. Но Твердохлёбовой и в страшном сне не могло привидеться, что её сын способен лелеять подобные мысли и тем более осуществить их. Сама Розалия на мужа зла не держала. Хотя в то время, когда он бросил её, больную, ради непутёвой женщины, ей было очень больно. Но она смогла перебороть себя и простить мужа.
К тому же, неохотно признавалась она сама себе, Никифор, скорее всего, был прав, что она не справилась с воспитанием сына и всячески препятствовала его вмешательству в воспитательный процесс. Может, если бы она позволила мужу воспитывать Эдуарда так, как он считал нужным, сын сейчас не попал бы в беду. Розалия горестно вздохнула и снова прижала свой кружевной платочек, нежно пахнущий французскими духами, к своим глазам.
Олег Георгиевич Кушнарёв, как это ни странно, искренне любил своего дядю просто за то, что он у него есть. Ему ничего не надо было от Никифора Лаврентьевича, кроме дядиного присутствия в его жизни.
Своих родителей он помнил плохо и считал, что дядя заменил ему и мать, и отца. Ведь именно в семье Никифора Твердохлёбова он прожил несколько лет, оставшись без родителей. Дядя был для него олицетворением мужества и умения достигать поставленных в жизни целей. Денег он у дяди никогда не просил, довольствуясь его вниманием, которое Твердохлёбов щедро оказывал племяннику, как только у него выпадало свободное время. Именно с племянником он ходил на летнюю и зимнюю рыбалку, ездил в горы кататься на лыжах и сплавлялся летом по строптивым речным перекатам. Родной сын его предпочитал абсолютно другие забавы, говоря с усмешкой, что он не экстремал.
Олег чувствовал, что Никифор Лаврентьевич был бы счастлив, если бы сын его хоть раз изъявил желание составить им компанию. Принуждать же Эдуарда он не хотел, объясняя это тем, что Эдуард и сам удовольствия не получит, и им своим нытьём весь отдых испортит. Олег же подозревал, что дядя не настаивал на поездке с ними Эдуарда из-за жены. Розалия Павловна всегда грудью кидалась на защиту любимого сыночка, хотя, с точки зрения Олега, Эдуард нуждался не в защите, а в хорошей взбучке. Но в дела дяди племянник никогда не лез. Розалия же Павловна всё равно недовольно косилась на него. Олег не понимал, чем он ей не угодил. Вторая жена дяди и Анфису не любила, сводную сестру Эдуарда. Олегу Анфиса приходилась двоюродной сестрой, и они прекрасно ладили. Подружился Олег и с мужем Анфисы Тихоном, считая его отличным парнем. Племянников своих, детей Тихона и Анфисы, он обожал и был рад, что дед тоже в них души не чает.
Кушнарёв не догадывался, что Розалию Павловну беспокоит вовсе не наличие у мужа дочери от первого брака и племянника, а то, что они могут оказаться претендентами на наследство мужа. Анфиса-то уж точно. Но Твердохлёбов так явно любил племянника, что, скорее всего,