— Я не убивал, — быстро сказал Симонов.
— Я и не говорю, что ты убил!
— И вообще, когда я уходил, она была жива-живёхонька! И не одна!
— А с кем?
— С женихом, наверное, или с парнем со своим, — пожал плечами Леонид.
— Ты имеешь в виду женщину из той квартиры, в которую ты доставил пиццу?
— Ну.
— Убили женщину из другой квартиры.
— Ну, слава тебе, господи! — вырвалось у Симонова. Но встретив осуждающий взгляд оперативника, сразу принялся оправдываться: — Я не в том смысле!
— А в каком?
— Испугался, что они пиццей отравились.
— Понятно. Когда ты поднимался на этаж, встретил кого-нибудь?
— По-моему, нет… Точно, нет.
— А когда спускался вниз?
— Меня обогнал какой-то парень, вернее, подросток, он бегом сбежал по лестнице вниз. А навстречу поднималась какая-то тётка.
— Какая тётка?
— А я знаю? Может, живёт в этом подъезде.
— Как она выглядела?
— Она показалась мне отёчной… и шла тяжело.
— Ноги отёкшие? — быстро спросил Григорян.
— Ну, ты даёшь! — искренне восхитился Симонов, — я что, на ноги, что ли, ей смотрел?
— А на что ты смотрел?
— Если честно, ни на что, просто бросил взгляд и всё.
— Что же у неё было отёкшее?
— Лицо! Ясный перец!
— Какого она была роста?
— Высокая, но полная.
— А волосы?
— Вроде тёмные, может, каштановые.
— А глаза?
— Не рассмотрел, — покачал головой Симонов.
— На какой этаж она шла?
— Не знаю, она мне в самом низу попалась.
— Значит, ты не слышал, звонила она в дверь или открывала своим ключом?
— Не слышал.
— А узнать ты её смог бы, если бы увидел снова?
— Не уверен. Я же её видел одно мгновение, да и света там было мало.
— Понятно. Ладно, спасибо, извини, что разбудил.
— Ты расстроился, что ли? — спросил Леонид в прихожей.
— Есть немного, — улыбнулся Григорян одними губами.
— Ты, брат, не отчаивайся, — Леонид хлопнул Григоряна по плечу, — если найдёшь эту тётку, позови меня, я на неё посмотрю и постараюсь сказать, она это или нет.
Аветик усмехнулся, не думая укорять разносчика пиццы за панибратство:
— Хороший ты человек, Симонов!
— Так ведь люди должны помогать друг другу. Не зря же умные люди говорят, что человек человеку — брат.
— Ты, Лёня, видно, из заповедника прибыл и даже год жизни в городе не сумел испортить тебя.
— Почему из заповедника? Я ж говорил тебе, из деревни.
— Хорошая, видать, у вас деревня.
— Конечно, хорошая, — и внезапно предложил: — А хочешь, я тебя летом с собой возьму? За грибами сходим, за малиной, порыбачим на зорьке. А, поедешь?
— Может, и поеду, — неожиданно для себя ответил Григорян.
— Ну, так если что, ты знаешь, где меня найти. Прощевай, пока! — и он протянул оперативнику сильную мозолистую руку, и тот с удовольствием пожал её.
А потом подумал: «Ему бы не пиццу разносить, а дома строить или ещё что-нибудь солидное».
Заря на востоке трепетала розовым лоскутным одеялом. Ничто не предвещало неприятных неожиданностей.
За завтраком Ринат старался не думать о работе, полностью сосредоточившись на вкусной еде, приготовленной женой, и коротким общением со своими девочками.
— Папа, а кто такой Гегель? — спросила совершенно неожиданно Гуля, дочка Рината Ахметова.
Ринат поперхнулся чаем и чуть было совсем не выпустил из рук чашку.
— Это такой дядя, — выдавил он, бросив умоляющий взгляд в сторону жены.
Но Гузель только улыбнулась.
— Я понимаю, что дядя, а не тётя, — тёмные глаза дочери внимательно смотрели на отца.
— Гегель — это немецкий философ, — пришёл к Ринату спасительный ответ. И он быстро спросил: — А почему ты им интересуешься?
— Я видела у мамы на столе книжку о нём.
— Вот у мамы и спрашивай. — Ринат сердито покосился на жену.
— Но ведь мужчина у нас в доме ты! — парировала дочь.
Ринат уже ждал продолжения: «…и значит, за всё в ответе». Но Гуля просто смотрела на него пытливыми глазами.
— Да, мужчина в доме я, — важно ответил Ринат, — и поэтому занимаюсь мужским делом, ловлю преступников. А по вопросам Гегелей и прочих обращайся к маме!
— Почему?
— Потому что это её епархия.
Жена Рената была специалистом по романо-германским языкам и читала лекции студентам в университете.
— Папа, а что такое епархия? — оживилась Гуля.
— Фух! — вырвалось у отца, но, взглянув на часы, Ринат радостно сказал: — Гуленька, допивай быстро свой чай! Мы в детский садик опаздываем.
На что дочь ответила:
— Папа, ты зря радуешься, до садика нам идти и идти, и ты успеешь мне всё рассказать.
— Умна не по годам, — вырвалось у Рината.
А жена его прыснула со смеху. И потом, став серьёзной, сказала:
— Гуленька, не приставай с вопросами к папе, а то ты собьёшь его с рабочего ритма. Ты же сама знаешь, какая у него сложная и ответственная работа, — при этом Гузель не сводила с дочери строгого взгляда.
— А как же Гегель и епархия? — спросила та.
— Я сама тебе вечером всё расскажу.
— Точно расскажешь?
— Разве я тебя когда-нибудь обманывала? — спросила Гузель.
— Нет, никогда, — не раздумывая, ответила Гуля.
Ринат перевёл дыхание, радуясь тому, что всё благополучно разрешилось. И дал себе слово побольше читать и расспросить об этом Гегеле поподробнее жену.
Но, увы, никогда нельзя быть уверенным в том, что же заинтересует пытливую девочку на следующий раз.
До детского садика они в это утро добрались без приключений.
Гуля была серьёзной и задумчивой. На всём протяжении пути она молчала, только крепко сжимала руку отца.
Уже чмокнув её в голову на прощание, Ринат не выдержал и спросил:
— Гуленька, а почему ты всё время молчала?
— Я боялась сбить тебя с рабочего ритма, — серьёзно ответил ребёнок.
И Ринат, стараясь не улыбаться, прижал одну ладонь к другой и сказал:
— Спасибо тебе, родная.
Оказавшись за дверью детского садика, Ринат улыбнулся. Дошёл до автобусной остановки и, запрыгнув в автобус, стал думать о гражданине Галушкине Михаиле Тимофеевиче, разработку которого ему поручил вчера вечером следователь Наполеонов.
Михаил Тимофеевич Галушкин был в это утро трезв. Он не пил уже четвёртый день. Но на душе у него, как он сам выражался, было пакостно. И тут пожаловал гость нежданный и незваный, который, как известно хуже татарина. Но мало того, он им и оказался! Кем же ещё может быть человек, представившийся Ринатом Ахметовым?!
Галушкин стоял на пороге и, раскачиваясь с носка на пятку и обратно, исподлобья смотрел на оперативника.
— Мы на пороге будем разговаривать или всё-таки пройдём в квартиру? — дружелюбно спросил Ринат.
— А чего в неё проходить-то? — сердито ответил Галушкин.
— Ну, что ж, тогда мне придётся забрать вас в отделение.
— Это ещё зачем? — ещё сильнее набычился Галушкин.
— Затем, что разговаривать на лестничной клетке и неудобно, и неприлично. Разве вас этому не учили в детстве родители?
— Учили, учили, — пробурчал Галушкин и неожиданно смилостивился: — Ладно уж, проходите, но у меня там не прибрано.
Однако когда Ринат зашёл в квартиру, то не удержался и присвистнул:
— Не прибрано это мягко сказано, у тебя тут, как Мамай прошёл.
— Вот-вот, — процедил сквозь зубы Галушкин и обвиняюще уставился на Рината.
Тот проигнорировал его взгляд, сбросил со стула какое-то шмотьё и сел.
— И вы присаживайтесь, гражданин Галушкин.
— Я не гражданин, а господин, — взъерепенился тот.
— Прямо так уж и господин, — усмехнулся