— Не ешь его, Кора!
Она поворачивается ко мне, и я вижу, что это уже не моя дочь. Ее платье сплошь красное, ее нежное лицо исказилось и стало прекрасным — но отвратительно-прекрасным, как и эти плоды. Гранат вызвал это преображение. Передо мной не Кира — жаждущая крови вампирша, волчица за секунду перед броском, демон, потерявший человеческое обличье.
— Кора!
Сновидение тает. Распадаются черные пески, раздвигается небесная тьма, образуя бешено крутящуюся воронку. И в эту воронку попадают и оазис, и дерево, и Кира.
Почему все же во сне я зову ее Корой?»
ГЛАВА 7
В тот самый час, когда Александра смотрела свой кошмарный сон, в котором она с дочерью шла по черному песку, в клубе «Монако» на Караванной вечеринка была в разгаре. Клуб — среднее питерское заведение, где группы средней же руки играют регги и рок-н-ролл, где выпивка — хорошая и дорогая, а еда — еще дороже, но плохая. В «Монако» приводили своих подруг менеджеры среднего звена и расслаблялись, как уж могли — с помощью танцев, пива, а порой и кое-чего позабористей — травки, экстази, кислоты.
Менделей был завсегдатаем «Монако». Нет, он не являлся менеджером среднего звена, приходил всегда один и ненадолго. Порой пил виски, но не танцевал. У него и так забот хватало. Менделей приторговывал всякой дурью, и администрация клуба отлично это знала, как знали и постоянные клиенты. Пару лет назад он как-то пропал — и пропадал полтора года, но потом явился снова. Очевидно, нанес дружеский визит в места, которые в народе принято называть не столь отдаленными. Никто выяснять не стал, а Менделей не отличался разговорчивостью.
И в этот раз он явился примерно часов в десять. Как обычно, встал у входа, и тут же к нему подошел один из постоянных посетителей клуба. Сережа Гильянов, тридцатипятилетний редактор захудалой газетенки, посвященной новинкам в области компьютерных игр, был не прочь изредка побаловаться чем-нибудь эдаким, отчего сотни раз пройденная, но любимая игрушка «Тихий Дом» становилась еще более занимательной. Наркоманом Сережа не был, но сегодня, как полагал, имел право на маленькую порцию искусственного счастья. Полчаса назад его девушка Оксана отказала ему в руке и сердце, мотивировав отказ недостаточно прочным материальным положением своего бойфренда. И вообще дала понять, что развлекаться с Сережей она готова, а связать свою жизнь собирается с человеком серьезным и положительным. Например, с Пашей Волковым, Сережиным приятелем, присутствующим на этой же вечеринке. У Паши был маленький, но перспективный заводик где-то в Тверской губернии. Заводик производил краски, лаки и прочую химическую отраву, на которую и запала расчетливая Оксаночка.
Неприятно пораженный корыстолюбием, неожиданным в восемнадцатилетней особе, которая по возрасту своему должна думать только о конфетах, цветочках и плюшевых медвежатах, Сережа решительно направился к Менделею и, очевидно, отоварился у него какой-то дрянью, потому что вслед за этим отчалил в дабл и отсутствовал довольно долго. Неизвестно, что он там такое употребил, но вернулся в зал уже совершенно преображенным человеком.
За время его отсутствия Оксаночка принялась за дело со всем энтузиазмом молодости и сейчас уже танцевала с Пашей Волковым какой-то медленный танец. При этом она что-то нашептывала ему в толстое и мохнатое ухо, так что Паша улыбался самой идиотской из своих улыбок и при этом выглядел человеком, полностью довольным жизнью. Но выглядел он так недолго. У Гильянова, как рассказывали потом очевидцы, в руке оказалось простейшее оружие уличных боев, так называемая «розочка». Именно этой розочкой, образовавшейся из разбитой пивной бутылки, добрейший человек Сережа, за всю свою жизнь обижавший только инопланетных монстров из «Тихого Дома», перерезал горло своему приятелю Паше Волкову. От уха до уха, так что у Паши появилась как бы еще одна улыбка — но уже не милая и смешная, а жуткая и отвратительная. Тихо булькнув, здоровяк Волков свалился на пол. Оксаночка оценивала событие в течение пары секунд, потом набрала побольше воздуха в субтильную грудную клетку и громко, с переливами завизжала. Впрочем, до коронной рулады она добраться не успела — Гильянов свернул ей шею с быстротой и силой, которые мы могли бы счесть профессиональными, если бы не знали совершенно точно, что самое опасное, на что был способен Сережа в прошлой жизни, — это выругать по-матушке нерадивого сотрудника, который не успел сдать в положенный срок обзор компьютерных новинок, да еще и пришел просить «авансик на пиво».
Только после того, как Оксана упала на пол, словно тряпичная кукла, публика очнулась. Несколько нетрезвых храбрецов кинулись к распоясавшемуся Сереже, администратор зала лихорадочно тыкала острием ногтя в свой мобильник, вызывая милицию, девушки голосили с видимым наслаждением. Но Гильянов, очевидно, больше не собирался развлекать посетителей клуба, потому что кинулся из зала, но не к выходу, а к кухне. Вообще он производил впечатление человека не владеющего собой и потерявшегося в мире своих безумных галлюцинаций. Это подтвердило его дальнейшее поведение — с грохотом и звоном миновав кухню, Гильянов кинулся по подсобной лестнице на второй этаж и, оказавшись в тупике (на лестнице грохотала, пыхтела и покрикивала погоня!), выбил своим телом небольшое окошко и рухнул на тротуар. Падения со второго этажа, очевидно, хватило ему для летального исхода, потому что с асфальта он больше не поднялся. Приехавшая бригада упаковала его в черный пластиковый мешок и увезла в морг, туда же попали и корыстная манекенщица Оксана Рябцева, и скромный владелец лакокрасочного завода Павел Волков.
Утречком эта малоприятная и кровавая история легла на стол Евгению Эдуардовичу. Собственно, разбираться в ней особенно не приходилось: двойное убийство произведено на глазах у трех десятков свидетелей, имеется и мотив, вечный как мир, — ревность. Благо бармен прекрасно слышал судьбоносный разговор, состоявшийся между покойным Гильяновым и упокоенной им Оксаночкой. Видел бармен и то, как Сережа удалился общаться с Менделеем, как вернулся после долгого отсутствия и как выразил новообразовавшейся парочке свое недовольство.
И все понятно было бы с этой стороны, если бы не характеристика господина Гильянова, выданная ему знакомыми, присутствовавшими на той же кровавой вечеринке. По их словам, господин Гильянов нравом был сущий цветочек, сроду никого не обидел и не оскорбил, а уж чтобы голову голыми руками свернуть… Да он такое наверняка только в боевиках видел, да и то отворачивался. В нетрезвом виде — а потреблял он исключительно пиво — также был кроток,