В иллюминаторе планета

Так манит светом и теплом,

Но жёлто-красные равнины

Засыплет жизнь своим песком.

Рельеф меняется всё время,

Пульсируя, зовёт к себе…

А Боги в космосе холодном

От этой к той летят звезде.

И хвост кометы не пугает,

Метеориты не страшны,

А астероиды, как дети,

Лишь оживление внесли.

Блондинка с синими глазами

Прилипла, кажется, к стеклу…

Её питомец где-то, Мада,

Скучая, ждёт её одну.

Он жил с ней в космосе недолго,

Его отец ей подарил.

Но Мада стал безумно дорог

И цену жизнью заплатил.

Её душа к нему стремилась,

И сердце билось под рукой.

Зверь, как доверчивый ребёнок,

Жил, восхищаясь красотой.

Он ластился, просил погладить,

За ушком нежно почесать.

Взрослел и чувствовал: Богиню

Не сможет он очаровать.

И, тело к телу прижимая,

Был счастлив только от того,

Что его Аве, пусть не зная,

Связала их давным-давно.

Душа Богини, сердце Зверя…

И искры вспыхнули, кружась…

А Мада, Аве обнимая,

Поцеловал, забыв приказ,

Что Зверь лишь зверем быть обязан,

Нельзя порочить божество…

Но губы, обжигая губы,

Просили: «Поцелуй ещё».

Румянец на щеках играет,

Стыдливо взгляд свой отвела

И чувствует, как бьётся сердце,

И нежностью полна душа.

Чем жарче поцелуй пылает,

Тем громче слышен сердца стук…

Её… Её так рвётся сердце…

К его душе, возникшей вдруг.

Найдя друг в друге исцеление,

Познали радости любви…

Желанной, нежной, долгожданной

И осуждаемой, увы.

«Отец мой, сжалься, умоляю.

Я без него не проживу.

Пойми, не зверь он бессловесный.

Он душу исцелил мою.

И, сердцем к сердцу прикасаясь,

Его тепло во мне живёт.

Я не холодная Богиня…

Любовь нас всех, поверь, спасёт».

«Любовь! Дитя моё, опомнись!

Она для тела не дана,

Лишь страсть, животные инстинкты…

И забывать ты не должна!

Любовь души так безмятежна,

Так добродетельно тиха…

Она для всех, она повсюду…

Скромна, безгрешна… А твоя?

Сочится ядом пылкой страсти…

Смотри, как в клетке Зверь рычит.

Он молит о твоей пощаде,

Искупит грех сам, говорит.

И я сошлю его на Клео,

Вернётся он к себе домой.

С другой, и вовсе не Богиней,

С ней станет связан как с женой.

Ведь век его совсем недолог,

А ты бессмертная, учти…

И потому не быть вам вместе.

Так будет лучше, извини».

Отец ушёл, её оставив,

С надеждой, что она поймёт

И оттолкнёт в порыве Зверя,

Ведь этот монстр так жесток.

Богиня подбежала к клетке:

«Мой Зверь, я так тебя люблю.

И не забуду наше время,

Его я в сердце сохраню.

Скитаясь, плача и скучая,

Найду возможность всё равно,

Чтобы с тобой соединиться.

Сейчас нам это не дано.

Но помни, что душа бессмертна,

Перерождаясь каждый раз,

Меня искать в других ты станешь…

Не помня многого подчас.

Любовь – порыв души и сердца,

И чувства все обнажены.

Мы будем вместе, без сомненья,

Пусть даже против все, увы».

«Моя прекрасная Богиня,

Не знаю, без тебя как жить.

Познав любовь души и сердца,

Я не смогу других любить.

Искать тебя повсюду стану,

Ведь это ты – моя душа,

А я твоим останусь сердцем…

Быть вместе мы должны всегда.

Душа бессмертная отыщет

Возможность рядом быть с тобой.

За этот миг готов бороться

Со всеми и с самим собой».

Одно объятие. Решётка…

Но глаз она не отведёт.

Ей хочется его запомнить,

Час расставанья настаёт.

Высокий. Сильный и красивый.

Глаза, как майская листва,

Зелёные и смотрят в душу,

И молят: «Не забудь меня…»

Но боги их разъединили…

«Прощай, любимая, прощай!»

Крик, полный боли, он услышал:

«Тебя найду я, так и знай!»

Прошли века, тысячелетия…

А может, миллионы лет…

Но на планете дикой Клео

Не смог родиться Человек.

Бескрайняя вокруг пустыня.

Здесь жизнь не стоит ничего,

Ведь зверолюди убивают

Кого-то, чтобы съесть его.

Всё тот же злобный рык повсюду,

Пусты печальные глаза,

И нет возможности, чтоб душу

Познало тело для себя…

А сердце требует проснуться,

Стучит, стучит, стучит в груди.

Но лишь животные инстинкты…

Как сердцу хочется любви!

Он не таким как все родился

И может понимать богов,

И про себя им отвечает,

Ведь знает очень много слов.

Брюнет с зелёными глазами,

И Зверь с израненной душой,

Которая стремится в небо

И тянет сердце за собой.

Зачем ему душа, не знает,

И как себя порой сдержать,

Когда в мечтах Богиню видя,

Её желает целовать.

Но кто она? А сердце: «Аве», —

Упрямо вновь и вновь твердит.

«Твоя любимая навечно», —

Душа, вздыхая, говорит.

А звёзды в тишине мерцают.

Они всё знают, но молчат.

И где-то среди звёзд… «Мой Мада!» —

В тоске, скучая, прокричат.

Песок, песок, песок повсюду

И пирамиды средь песков,

И Сфинксы свысока взирают,

Глаза их – око для богов.

И Фараон сидит на троне,

Он сын Создателя-Отца.

Жрецы, советники склонились

Пред статуэткой божества.

Жестокий Бог желает крови,

Ведь жизни эликсир она,

А потому нещадно льётся

Опять на плиты алтаря.

В конвульсиях забилось тело,

Из чаши жадно боги пьют.

А наш герой свой взгляд отводит,

Пристроен стражником он тут.

И омерзение по венам

Сдержать становится трудней.

А запах смерти искушает:

«Один всего удар…» «Не смей!» —

От крика уши заложило,

И боль по телу пронеслась,

Суставы вывернулись… «Кто ты?

И как сюда перенеслась?» —

Пал Фараон вдруг на колени,

За ним советники, жрецы,

А зверолюди зарычали:

Не могут двигаться они.

«Я Аве, – молвила Богиня, —

Меня прислал сюда Отец,

Чтобы наместника проверить

И разобраться наконец…

Зачем так много крови льётся

И как строительство идёт,

И что желают зверолюди…»

«Они? Да кто же их поймёт, —

И дальше Фараон продолжил, —

Зачем жалеть, ответь, зверей?

Смотри, глаза у них пустые.

Они животные, поверь».

Богиня обвела всех взором,

А сердце ёкнуло в груди:

«Мой Мада, как же ты прекрасен…»

И вслух: «Мне стражники нужны».

«Вот этих двух», – ей Жрец ответил.

«Как их зовут?» «Прости, сестра, —

И Фараон добавил тихо, —

У зверя кличка быть должна.

Вот этот – Кыр, а тот – Анатас».

«Ну что ж, обоих я возьму.

Кыр сторожить снаружи будет.

Анатас, заходи, прошу».

Он шёл к ней медленно и слушал,

Как сердце бешено стучит

И мечется душа, как в клетке.

«Она! Она!» – ему кричит.

Богиня улыбнулась нежно

И за руку его взяла.

Анатас зарычал, пугая,

Боясь взглянуть в её глаза.

«Я знаю, что ты понимаешь

И чувствуешь меня душой,

И пусть пока ещё не знаешь,

Как сердцем быть хочу с тобой.

Не бойся. Я тебя не выдам.

Со мной ты можешь говорить».

Зверь зарычал. Она вздохнула…

И как им дальше рядом жить?

Как дни бегут, а может, мчатся,

Лениво, медленно ползут.

Богиня Зверя приручила,

Совсем-совсем-совсем чуть-чуть.

У ног её сидит послушно,

Прижался телом и грустит,

Ведь слышал разговор сегодня,

Что скоро Аве улетит.

А он останется, бесспорно,

Жизнь одинокую влача.

Так хочется обнять Богиню,

Сказав: «Любимая моя!»

И целовать самозабвенно,

И тело к телу прижимать,

Почувствовать душой и сердцем,

Что кем-то большим может стать.

Прикрыл глаза, вкушая ласку,

Как провела по волосам,

И замурчал, не смог сдержаться,

Предавшись сказочным мечтам.

А Кыр рычал сейчас за дверью,

Пытаясь друга вразумить.

Но наш герой уже решился

Богиню эту соблазнить.

Пусть ненадолго. Пусть мгновение,

Но чувство счастья испытать.

В её глазах он видит душу…

Как без неё потом дышать?

Анатас Аве взял за руку

И ближе к сердцу притянул,

Обнял желанную покрепче,

В глаза с улыбкою взглянул.

А губы отыскали губы…

Вдруг искры вспыхнули, кружа,

В волшебном танце опьяняя,

Чаруя и любовь даря.

«Моя!» – Анатас нежно шепчет.

«Твоя, любимый, навсегда…

Пусть ты меня пока не вспомнил,

Но вечность я тебя ждала».

Со злостью двери распахнулись.

Создатель, гневаясь, кричит,

А Кыр у ног лежит, убитый,

И на коленях Жрец стоит.

Лишь Фараон в глаза смеётся:

«Ну что ж, любимая сестра,

Ты Мада долго так искала,

Но быть с ним вместе не судьба».

«Ах ты, распутное создание, —

К ней ближе подошёл Отец, —

От зверя скоро я избавлюсь

И положу всему конец».

Анатас зарычал: «Не смейте!

Во мне живёт её душа.

Ей подарил своё я сердце.

Не раб, не зверь, а только я!»

«Опомнись, ведь она бессмертна, —

Смеялся громче Фараон, —

Твоя жизнь скоро завершится.

Смотри, Создатель как взбешён».

У алтаря толпились Боги,

Не понимая: «Как же так?

У зверя есть душа и сердце…

Он человек!» – они твердят.

Он тот, кем раньше были Боги…

Когда от сердца отреклись,

Холодный космос изменил их

Для дел великих и благих.

Анатас в кандалах, прикован,

На камне алтаря лежит.

А Аве бледная, но гордо

На Зверя смотрит и молчит.

«Ну что ж, пусть кровь его прольётся!» —

Воскликнул самый главный жрец.

Богиня подошла поближе

И улыбнулась: «Наконец!»

Нож жертвенный в руке сжимая,

Себе по горлу провела…

Упала на алтарь, а камни

Испили крови божества.

И искры вспыхнули повсюду,

Впиваясь, требуя, звеня…

Рассыпались, как фейерверки,

И отступила темнота.

«Она бессмертия лишилась, —

Жрец, заикаясь, произнёс, —

И просто человеком стала…

Что с ними делать, вот вопрос».

«Нет, посмотрите! Как же это?

Душа осталась у неё,

Бессмертная, как было раньше,

И сердце бьётся тяжело».

«Постойте! – Фараон промолвил, —

Нельзя так подло поступать,

Эй, стражники, Отца держите!»

«Решил Создателем сам стать?» —

Заметил Жрец ему ехидно,

Но всё же дальше отошёл.

Он Жрец, пусть Боги разберутся,

Кто и зачем на трон взошёл.

Создателя схватили звери.

«Анатас, Аве забирай!»

«Зови меня теперь ты Мада.

За всё спасибо и прощай».

«Ты вспомнил? – Фараон воскликнул, —

Она тебя всегда ждала

И миллионы лет искала,

Так тосковала и звала.

Я восхищаюсь вами, честно.

Любовь возможна во грехе…

Невероятно, слишком сложно,

Вы воспротивились судьбе.

А потому дарю планету…

Ялмез – пусть домом станет вам,

Живите счастливо, любите…

Сейчас проститься надо нам».

И Мада взял на руки Аве,

Шептал ей: «Я люблю тебя!

Теперь мы вечно будем вместе.

Твоя любовь нас вновь спасла».

Огромный мир, как он прекрасен,

Когда любовь согрела жизнь,

А души связаны бессмертием,

И две судьбы в одну сплелись.

Глаза открыла томно Аве:

«Любимый, ласковый, родной…

Неважно, сколько Бог отмерил,

Но главное, чтоб быть с тобой.

Пусть миг, неделя или годы…

Любовь окупит всё сполна.

Живая, тёплая, такая,

Какой быть раньше не могла».

Планета