Потом, презрев народную мудрость о сытом брюхе, которое совершенно невосприимчиво к учению, их ознакомили со здешней библиотекой и вручили каждому по «толмачу» — оправленной в золото жемчужине, «подсказывавшей» звучание букв в книгах, а заодно и названия всех предметов, на которых сосредотачивался взгляд.
Казимир управляться с «толмачом» научился быстро. Ментальная магия, пусть и в виде артефакта, была делом привычным, и состояния правильного сосредоточения он научился достигать буквально с третьей попытки. А вот Тир, тоже в общем-то без всяких проблем разобравшийся, как именно нужно «смотреть» на слово или предмет, сам принцип работы «толмача» признавать отказался.
— Нету здесь ни микросхем, ни электроники, ни… вообще ни хрена. — Он вертел в тонких пальцах матовую жемчужину, ковыряя оправу узким ногтем. — А раз ни хрена, то, как оно может работать?
— Это же магия, — удивился Казимир.
— Угу, — Тир, похоже, слегка обиделся, — конечно.
— Интересно, — сказал Казимир, — а откуда ты знаешь, что там нет микросхем? Ты же ее не вскрывал. Внутрь не заглядывал.
Ответом ему был равнодушный взгляд.
— Я знаю, — ответил Тир. — И магия тут ни при чем.
Собственно, вот это самое «магия ни при чем» и подвигло светлого князя на то, чтобы вечером, уже в глубоких сумерках, когда местные жители отправились спать, а бодрствовать остались лишь караульные, завести с Тиром разговор по душам.
Тем более что и голова, порядком натрудившаяся за день, к вечеру, после сытного ужина, слегка полегчала. А может, сказалось местное пиво — светлое, вкусное и почти не пьянящее.
Тир на простой вопрос о том, кто он такой, ответить почему-то не спешил. Молча созерцал серое небо, и узкие глаза его были непроницаемы, как застывшая черная смола. Потом обтянутое камуфлированной тканью плечо шевельнулось:
— Идеальный убийца. Наверное, так.
Еще днем Казимир в ответ на подобное заявление не удержался бы от улыбки. Меньше всего его маленький подопечный походил на убийцу, тем более — идеального. Но разговор с Пардусом многое изменил. И пусть сейчас Тир ничем не напоминал себя тогдашнего — самоуверенного и голодного демона, играющего, как кошка с попавшейся в лапы жертвой, — Казимир все равно помнил. И улыбку помнил. И взгляд. И голос, лениво растягивающий слова: «Жизнь мне отдаст колдун, а чем заплатишь ты?»
— Мне кажется, ты не в первый раз заключаешь подобную сделку? — заметил он.
— Твоя наблюдательность, светлый князь, достойна восхищения, — Тир допустил улыбку от губ к уголкам глаз, — я подобными «сделками» зарабатываю хлеб свой насущный. Зарабатывал.
— Я думал, ты был солдатом.
— Одно другому не мешает…
Он смотрел выжидающе, но Казимир не мог понять, чего именно от него ждут. Поэтому сказал то, о чем думал:
— Если ты действительно хорошо умеешь убивать, ты и здесь можешь неплохо устроиться. Убийцы всегда нужны. Профессия редкая…
— А уж какая текучка кадров, — подхватил Тир, — вакантных мест полно.
Некий внутренний голос, а может, та самая, отмеченная Тиром наблюдательность подсказала Казимиру, что тему разговора стоит сменить. Бог весть почему. Ничего особенного сказано вроде бы не было.
— А чем тебе не понравилась здешняя магия?
— Издеваешься? — уточнил Тир.
— Нет. Мне интересно, что здесь с твоей точки зрения не так. Может быть, излучение местных артефактов плохо влияет на тебя? Или оно просто не похоже на то, с чем ты сталкивался. Мне приходилось видеть разных… ну ладно, не демонов, просто очень странных созданий и хотелось бы понять, на кого ты похож.
Тир поднял руки:
— Все. Сдаюсь. Если ты шутишь, то я не улавливаю, в чем соль. Если нет… Не знаю. Я — человек. Я умею убивать других людей. Ничего больше. Или ты о Пардусе?
— Скорее уж о том, что ты ему сказал.
— Ну да. Понимаю. Казимир, ты в покер играешь? Есть на твоей Земле карты?
— Да.
— Слово «блеф» ты когда-нибудь слышал?
— Н-ну. И при чем тут… Подожди, — Казимир забыл затянуться, — хочешь сказать, что ты ему врал? Притворялся? Ни за что потребовал две тысячи золотых монет?
— Золотые монеты называются олы, — напомнил Тир, — авансом мы получили только одну тысячу. И я ее отработаю.
— Между прочим, я тоже кое-что могу, — Казимир щелчком выбросил окурок, — возьмешь в долю?
Тир мгновенно перестал улыбаться. Серьезно спросил:
— Ты готов убить совершенно незнакомого человека? Просто так? Ни за что?
— Ну да, ни за что. — Казимир рассмеялся. — Тысяча олов по меркам этого мира «ни за что» основательное. Ты, кстати, когда цену называл, откуда знал, сколько запрашивать?
— С Медведем побеседовали, — рассеянно ответил Тир. — Ты это серьезно? Насчет денег?
— Что именно?
— Что готов убить за них. Ты действительно готов?
— Ну да, — Казимир слегка растерялся, — а почему нет?
— Ты когда-нибудь убивал?
— Пфф… — Светлый князь расправил плечи. — Я давно сбился со счета. Если ты хочешь сказать, что я не представляю себе всех сложностей процесса, то могу тебя заверить: представляю, и еще как. Хотя должен признаться, что в первый раз это и вправду было несколько… болезненно. — Он задумался, вспоминая. Кивнул сам себе: — Я очень переживал. Потом. Но мне было тогда всего шестнадцать или семнадцать лет, и убил я случайно, просто потому что сильно разозлился. А дальше стало проще. С каждым разом. Правда, мне никогда еще не приходилось убивать за деньги… Думаю, разница небольшая, да?
— Конечно, — ответил Тир, — кровь всегда кровь.
Темной ночью существо, которое называло себя Тиром, вытянулось на своей кровати, закинув руки за голову и глубоко вдохнув прохладный, пахнущий смолистым деревом и травой ночной воздух.
Оболочка — тонкие кости, смуглая кожа, стальные канаты жил. Маленькое и хрупкое вместилище темной силы. Черные глаза чуть заметно блестят в темноте.
Тир не спал. Он не нуждался в отдыхе этой ночью. Тир не думал — ему не о чем было думать. Тир становился собой. И этот процесс требовал всего его — без остатка.
Душа, как комок сгоревшей бумаги. Легкий, шуршащий комок, готовый рассыпаться от малейшего прикосновения. В ночной прохладе, в тишине, нарушаемой лишь писком летучих мышей, в темноте, погруженный в густую тень, этот комок казался большим, чем был на самом деле. Он словно бы шевелился — может быть, ночной ветер, странно и тревожно пахнущий ветер, покачивал его, а может быть, это тени играли в слабом свете звезд.
Шуршание. Шелестит зола. И вот уже нет сгоревшей бумаги. Есть волчонок, маленький серый щенок, свернувшийся клубком. Он слеп. Закрыты глаза. А шкурка кажется плюшевой — до того она мягкая, нежная, беззащитная. Волчонок поднимает голову. Нет, он не слеп, он лишь казался слепым. Прозрачные глаза с вертикальными щелями зрачков смотрят во тьму. Кошачьи глаза на лобастой щенячьей морде.
Ветер. Стих.
Больное сердце, искалеченное, израненное, в шрамах от ожогов, сердце это почувствовало прикосновение мягкой щенячьей шерсти.
А волчонок