2 страница
и все книжки – просто бумага… И мир не принадлежит гурманам и романистам, что бы они о себе ни воображали!

– Ладно… философ! Пусть так! И выходит, я искала тебя как раз затем, чтобы поговорить о «просто бумаге», – насмешливо фыркнула та, которую я привык называть Серым Волком.

– Только не намекай, что ты хочешь снова пригласить меня вести мастер-класс или, не дай бог, расследовать убийство!

– А что не так было с мастер-классом?

– Ты еще спроси, что не так было с убийством! Которое плавно вытекло как раз из этого самого мастер-класса!

– По-моему, у тебя началась мания величия! – бросила она. – И если тебя не интересует хорошо оплачиваемая и не слишком утомительная работа на всем готовом… Что ж, я скажу ему, что мы не договорились!

– Не надо изъясняться загадками! Какая такая работа и кто этот он?

– Твой старый знакомый Николай Николаевич. Помнишь такого?

Разумеется, я помнил! Более того, на память о знакомстве с этим Николаем Николаевичем (он же прыткий старикашка Ник Ник, а также вдовец, похоронивший пять жен, олигарх, спортсмен и эт цетера, эт цетера) у меня остался шрам на голове, по которой сей джентльмен меня огрел, приняв за террориста, покушавшегося на его драгоценную жизнь. Шрам был также памятью о Кире – это она накладывала шов почти год назад. Тогда мне казалось, что мы не расстанемся больше никогда… И мы расстались.

– Да, – почему-то севшим голосом подтвердил я. – Помню.

– Он попросил меня передать тебе большой привет, а также пожелание, чтобы ты, как мастер пера, на него поработал. За очень солидное вознаграждение. Сумма не озвучивалась, но он просил, чтобы ты ему позвонил. – Света щелкнула замком сумочки и достала визитку. – На. Звякни, как выберешься из этого вертепа.

Она, вероятно, хотела добавить еще что-то, но, видимо, мое лицо не слишком располагало к дальнейшему общению.

– Спасибо, – запоздало сказал я ей уже в спину.

Сказал, потому что благословлять руку дающего нужно всегда, особенно в тех случаях, когда ты еще и виноват перед этой рукой. А я был виноват. Я некрасиво расстался и с этой женщиной тоже. И много раз хотел ее увидеть, чтобы извиниться. Увидел и… не извинился. И, похоже, снова ее обидел. Хотя бы тем, что показал себя снобом и неблагодарной скотиной. Мог бы расспросить, поинтересоваться, все ли у нее в порядке! Да, пустой треп – но так делают все воспитанные люди! Все, кроме меня.

– Увидимся!.. – совсем уж вдогонку бросил я, не уверенный, что она расслышала, ведь проговорил это скорее для успокоения собственной нечистой совести, чем действительно желая еще одной встречи. – Увидимся… – повторил я еще раз, совсем самому себе. – Когда-нибудь увидимся… но скорее поздно, чем рано!

В этом, как и во многом другом, я также, увы, ошибался. В следующий раз мы увиделись – и скорее рано, чем поздно.

Сегодня, сейчас. Ни холодно ни жарко, или Кактус, которому не привыкать

– Здра-а-авствуйте, Лев Вадимович! – Меня приветствовали даже не как старого знакомого, а скорее как друга. – Очень рад, очень рад!

Я растерянно ответил на вопросы о здоровье, затем озвучил свои творческие планы… Зачем? А затем, что меня об этом спрашивали так отечески ласково и таким голосом, каким умеют разговаривать лишь типы вроде Ник Ника да главные редакторы, когда им кровь из носу от тебя что-либо нужно. Причем нужно именно им, а вовсе не тебе!

– А что, если нам вечерком встретиться? Светлана… э-э-э… Владимировна ничего вам не передавала?

– Большой привет! – неожиданно развеселился я. – Светлана Владимировна передавала мне большой привет!

– Однако кроме привета у меня к вам, Лев Вадимыч, предложение… от которого вы, надеюсь, не откажетесь! Да, весьма и весьма надеюсь!

– Какого же плана предложение?

– Надеюсь, оно вас заинтересует! – гнул свое владелец загадочного предложения, передавший мне привет, и даже большой. – Но очень не хотелось бы по телефону! Не отужинаете ли со мной сегодня?

То, что я видел сегодня за окном, не предвещало ничего хорошего: конец августа, типовая бетонная застройка, изнемогшая от тотальной летней жары, и невнятные грядущие перспективы – то ли книгу почитать, то ли кино посмотреть. Или же все-таки отправиться за покупками в ближайший супермаркет, потому что иначе и книгу, и кино мне предстояло употреблять на голодный желудок. Который, то есть желудок, на слово «ужин» отреагировал внезапным, но, пожалуй, предсказуемым энтузиазмом.

– Хорошо! – согласился я. – Где и когда?

– Прекрасно! Прекрасно! – обрадовался мой собеседник. – Часиков этак в семь вас устроит? И, если вас не затруднит, Лев Вадимович, я бы хотел осуществить нашу встречу не в городе, а в известном вам месте. Вы же человек свободной профессии?

– Безусловно! – поразмыслив не долее секунды, подтвердил я.

Я был человеком весьма свободной профессии – писателем. Написавшим, кроме тех самых сказок, коими, если доверять комментариям Серого Волка, а также статистике, сейчас действительно зачитывались все, еще и чертову кучу детективов. Читать же сегодня вечером – или смотреть – я собирался вовсе не детективы, не к ночи они будь помянуты! Я был намерен либо расширить кругозор литературоведческими изысканиями, либо побаловать себя документальным кино о странах дальних и не очень. Путешествия и литература… литература и путешествия… Если забыть, что путешествую я в основном, сидя на диване, а литература, производимая мною, – большей частью чтиво о похождениях супермена Макса, то я мог даже показаться более приличным человеком, чем являлся на самом деле! В жизни же я был невыносимым неряхой, безалаберным и скучным типом, занудой и самоедом, которого бросали женщины, и отнюдь не в результате повальной бесполезности в плане ведения совместного хозяйства – скорее, я был бесполезен в человеческом плане… именно это в последние три месяца, когда я снова остался один, огорчало меня больше всего.

– Тогда уделите мне толику вашего времени… и, если позволите, – разливался соловьем Ник Ник, – я также могу предложить вам провести здесь выходные. Вы прекрасно знаете это место, – вдруг веско проговорил зазывающий меня на ужин с уик-эндом магнат. – Да и погода чудесная… замечательная! Все замерло в предвкушении последних мгновений лета! – неожиданно весьма поэтически выразился он и прибавил: – Не жарко и не холодно… чисто в раю!

С высоты одиннадцатого этажа я взглянул на свой личный, обозреваемый далеко окрест рай: отнюдь не эпическая картинка! Шестиполосная магистраль под самыми окнами, замирающая разве что глубоко ночью; чахлый ряд высаженных весной вместо незнамо зачем истребленных отцами города пирамидальных тополей жалких прутьев с порыжевшей неидентифицируемой листвой да такие же унылые, как и мои собственные, апартаменты неудачников, простирающиеся до самого горизонта, непоэтически перемежаемые массивами угрюмых жестяных гаражных коробок. Да, странные типы могут радоваться открывающемуся пейзажу, проживая в таком месте! Или же, в отличие от меня, не умеющего ценить простые радости жизни, они считают себя людьми счастливыми и удачливыми: гордыми