– А остальные?
– Корифейки и солистки. И хватит болтать, идите работать.
– Благодарю вас, – присела в книксене Анна. – Я стану балериной, обязательно стану, вот увидите!
Глядя ей вслед, Облаков покачал головой:
– Что-то в ней такое есть… Но слаба, слишком слаба. Ноги еще куда ни шло, а вот спины нет совсем.
Аккомпаниатор, видевший на своем веку всякое и всяких, кивнул:
– Не выдержит. Даже если ничего не сломает и не порвет, то дальше «воды» не потянет. Хотя глаза горят…
Соседка Ани по палке Люба Петипа (дочь самого Мариуса Ивановича!) поинтересовалась:
– Что он тебе сказал?
– Что надо работать…
– Они всем так говорят! – махнула рукой Люба. – Папа тоже твердит, мол, трудись и все получится. Ерунда это все. Покровитель хороший нужен, тогда и роли будут, и деньги. Папа говорит, что покровительство решает, кому и что танцевать.
– Я всего добьюсь сама!
– Маша говорит, что все так говорят, но потом ищут покровителей.
Маша Петипа – старшая дочь Мариуса Ивановича. Придя в училище, Аня понятия не имела и о самом Петипа, но быстро усвоила – он в балете главный, а его старшая дочь танцует прекрасно. Люба тоже талантлива, но лентяйка.
Для себя Аня решила, что забудет обо всем, кроме танца, чтобы стать лучшей, чтобы ей давали главные роли, в том числе ту самую – Аврору в «Спящей красавице».
Но для этого следовало усердно трудиться. Более трудолюбивой ученицы стены училища еще не видели.
И все же у маленькой тоненькой девочки было немного шансов стать балериной.
– Какая же ты худенькая! – вздыхала классная дама и приносила из лазарета очередную бутылку с рыбьим жиром. Стараясь не дышать, девочка проглатывала очередную ложку этого витамина, чтобы окрепнуть. Почему-то считалось, что рыбий жир трижды в день непременно поможет маленькой Павловой вырасти и окрепнуть.
Чего не сделаешь ради исполнения мечты!..
Первый выход на сцену!..
Как Ане хотелось, чтобы мама увидела ее на сцене, пусть даже в толпе детей!
Но Любовь Федоровна и в бинокль не сумела бы разглядеть свою маленькую Нюру за спинами других учениц.
Их привезли на «репетицию» в предыдущий день, показав, откуда будут выбегать, где стоять, как себя вести и куда удалиться. Павлову поставили в «толпу», настрого наказав не высовываться. Она была согласна на все, лишь бы попасть на сцену.
И вот…
– Девочки, Ноев ковчег подали! Поспешите.
– Что подали? – изумилась Нюра.
Хорошенькая Стася Белинская пожала плечиками:
– Наш шарабан зовут Ноевым ковчегом. Пойдем, не то и правда опоздаем.
Стася из тех, кого уже выделили из общего числа и кому прочили большое будущее. Как Нюра ей завидовала! По-хорошему завидовала, доброй белой завистью. Пока доброй…
Большая, наглухо закрытая карета перевозила учениц и учеников из училища в театр по несколько человек, чтобы вернуться за следующей партией. Поняв это, Нюра старалась попасть в первую партию, чтобы побыть за кулисами подольше и подышать самим воздухом театра.
– Мамочка, там особенный воздух! – блестя глазами, рассказывала Нюра.
Любовь Федоровна, которой в первый год обучения приходилось забирать дочь после спектаклей, только вздыхала, она-то знала, что за кулисами пахнет просто пылью. Но для Нюры и театральная пыль пахла волшебно.
На первый спектакль их привезли из училища, чтобы не потерялись в театральных коридорах.
– Не перепутайте и не сбейтесь, чтобы вас не пришлось ловить на сцене, – наставляла мадемуазель Виршо, казавшаяся Нюре очень важной. – И чтобы никаких переглядываний с мальчиками! Они для вас не существуют. Если замечу, больше на сцене не появитесь.
Из длинного и исключительно «запретительного» наставления Нюра поняла одно: ничего нельзя, нужно лишь смотреть, что делают старшие девочки, и подражать им.
Но она забыла все наставления, стоило выпорхнуть на сцену во время спектакля.
Что это было – сказка, наваждение, волшебное действо? Нюра просто испугалась, потому что с другой стороны рампы все выглядело иначе – зрительный зал провалился в какую-то черную яму, а они сами оказались на свету, к тому же сцена была заполнена танцорами, декорациями, все двигались, музыка звучала откуда-то из темноты и приглушенно… В первый раз Нюра не поняла ничего, она выбежала в толпе детей, практически не видимая за их спинами, и убежала, когда сделали знак, что пора уходить.
На сцене продолжалось действо, а их поспешно увели наверх – переодеваться и разгримировываться, то есть стирать с лица помаду и румяна.
И все?! – не могла поверить Павлова.
Как бы то ни было, «крещение сценой» состоялось. Для некоторых девочек это было привычно, Люба Петипа уже не раз выходила в подобных сценках среди разных амуров, зефиров, бабочек, птичек и тому подобных персонажей. Их «героев» нарочно вставляли в спектакли, чтобы приучить учеников к свету рампы. Позже способным доверяли небольшие номера в последнем акте балета, с каждым годом номера становились более заметными и сложными, ученики танцевали разные кадрили и менуэты, исполняли отдельные несложные па-де-де или па-де-труа с партнерами и партнершами, однако старательно не глядя на тех, с кем танцуют. «Строить глазки» мальчикам и вообще смотреть на них запрещалось категорически!
Не меньшее впечатление, чем чернота зала, на Павлову произвело пересчитывание их по головам после спектакля.
– Это еще зачем?! Боятся, что кто-то остался на сцене?
Потом их считали везде – в театре, на прогулках, после посещения домашней церкви училища… Строгие классные дамы бдительно следили за нравственностью воспитанниц.
– Ну, что ты чувствовала? – поинтересовалась Любовь Федоровна у растерянной дочери, выходя с Нюрой из театра через служебный вход.
– Не знаю, мамочка. Я так растерялась… Правильно нам советовали не смотреть в зал и повторять все за теми, кто старше и на сцене не впервые. Было очень страшно, я ничего не видела и не понимала. Но я все равно буду танцевать!
– Конечно, будешь, – успокаивала дочь Любовь Федоровна, уже понявшая, что ее Нюра готова на все ради сцены и танца.
Это был очень тяжелый год – болели ноги и руки, еще больше спина, вкус рыбьего жира перебивал все остальное, и постоянно подташнивало, кроме занятий самими танцами приходилось делать другие уроки, участвовать в спектаклях и поздно возвращаться домой… Но были музыка, танец и сцена. Было волшебство, ради которого стоило вытерпеть все.
И она вытерпела боль, нагрузки, строгие требования, даже рыбий жир. Вытерпела, чтобы на второй год быть зачисленной на казенный кошт, стать пепиньеркой и окончательно уйти из дома в училище.
Аня знала, что это придется сделать, готовилась к такой перемене в жизни, но, когда пришлось прощаться с мамой, понимая, что видеться оставшиеся шесть лет будут только изредка, расплакалась. Учениц не отпускали даже на каникулы, а родным разрешали приходить два раза в неделю.
Кажется, только теперь Аня поняла, чем жертвует ради счастья танцевать – она больше не будет маминой дочкой. Всплакнула вместе