Под стенами монастыря в тени раскидистой липы стоял внедорожник. Ренат вышел размяться и подышать чистым загородным воздухом. В Москве в эту летнюю пору жара, пыль и смог. А тут — красотища; из-под огромного валуна бьет холодный ключ, прозрачный, как слеза. Ренат достал из багажника пластиковую канистру, набрал воды и с наслаждением напился.

В ветвях липы гудели пчелы. Монахи держали пасеку, торговали медом для пополнения бюджета. Солнце стояло над луковицами собора, отражалось в зеркалах «хендая», слепило глаза.

Ренат поправил на носу темные очки и нетерпеливо повернулся в сторону ворот. Массивную кирпичную арку вверху украшала икона Божьей Матери в золотистом окладе, въезд был усыпан гравием. Под аркой показалась женщина в длинном сером платье, и он радостно улыбнулся. Наконец-то!

— Что так долго?

— Ты воды набрал? — отрешенно спросила она. — Меда купил?

В прошлую поездку он приобрел у братьев липовый мед и не пожалел. Сегодня решил пополнить запас.

— И набрал, и купил, и заскучал. Тихо здесь, но неспокойно. Чувствуешь себя, словно на мушке.

— А говоришь, «заскучал», — с этими словами женщина сняла платок и взлохматила примятые каштановые волосы. — Терпеть не могу платков! Только тут по-другому нельзя. Сразу выставят вон.

— Как твой отец? Надеюсь, здоров?

— Дай попить, — попросила Лариса. — В горле пересохло.

Ренат налил ключевой воды в стаканчик и подал ей. Нынешнее свидание с отцом-монахом произвело на Ларису удручающее впечатление. Она явно расстроена.

— Ты в порядке?

— Я? Да…

— Садись в машину, — он оглянулся по сторонам. — Пора ехать.

Ренат чувствовал чей-то взгляд из зарослей орешника на обочине. Там кто-то прятался и наблюдал за ними. Терпеливый соглядатай ничем себя не выдал, и если бы не чутье Рената, остался бы незамеченным.

Лариса, поглощенная своими мыслями, была бледна и озабочена. Стаканчик в ее руке вздрагивал.

— Что-то случилось?

— Потом расскажу…

— Надо было мне с тобой пойти. Ты обещала познакомить с отцом. Странный он у тебя. Это ж надо! В монастырь уйти! В наше время!

Щелк!.. В кустах наблюдатель фотографировал стоящую под липой машину и ворота святой обители. Щелк!.. В кадр попал номер «хендая», который развернулся и выехал на проселок. Щелк!.. Щелк!..

— Куда спешить? — рассеянно отозвалась Лариса. — Успеешь еще, познакомишься.

— Твой отец будет не в восторге от меня, верно? Поэтому ты оттягиваешь нашу встречу?

Она с недоумением покосилась на Рената, вздохнула и покачала головой.

— Зачем тебе мой отец? Любопытство взыграло?

— Посвататься хочу.

Она рассмеялась и расстегнула верхние пуговки платья. Монастырские правила не для нее. Как отец все это выносит? Сплошные ограничения и запреты, молитвы, посты, тесная келья, спартанские условия, тяжкий труд…

— Он у тебя подвижник, — подлил масла в огонь Ренат. — Изнуряет тело ради спасения души. Я всегда мечтал о таком тесте.

— Прекрати!

— Вижу, тебе полегчало, — улыбнулся он. — А то сидишь, как с креста снятая.

— Ты жениться на мне собрался?

— А хоть бы и так. Пойдешь за меня?

— Я уже один раз сходила замуж, больше не намерена наступать на грабли.

— О, о, о! Это я — грабли? Обидно, между прочим…

Они препирались всю дорогу до поворота на шоссейку. «Хендай» резво прыгал по ямам. Ренат шутил, чтобы развеселить свою спутницу, и мельком поглядывал в зеркало дальнего вида: нет ли «хвоста». У Ларисы не шел из головы разговор с отцом.

— Останови! — попросила она, увидев молодую березовую рощу.

— Привал сделаем? Отличная идея. Я взял с собой бутерброды и кофе в термосе, как ты велела.

Лариса совершенно забыла о еде, ей просто стало невмоготу сидеть в машине и слушать треп Рената…

Брат Онуфрий, шаркая ногами, брел мимо погоста, покачнулся и схватился за сердце. Один из послушников бросил мешок с мусором и подбежал к старику. Онуфрию исполнилось пятьдесят шесть лет, но выглядел он на все семьдесят. Худоба, седина, морщины, сутулая спина. В монастыре для него год шел за пять.

Онуфрий осел на землю, хватая ртом воздух, а послушник бестолково суетился, бормоча молитву. Губы монаха побелели. Послушник обмахивал ему лицо полой рясы и испуганно приговаривал:

— Дыши, брат… дыши… дыши…

Онуфрий отдышался, ему полегчало. Ввалившиеся щеки порозовели, и парень перевел дух.

— Оклемался, брат?

— Хвала Всевышнему, милосердие Его безгранично…

— Я возьму твои сумки, — предложил послушник. — Они у скамейки остались. Птицы до продуктов доберутся, расклюют.

— Возьми… отнеси в трапезную…

Парень помог Онуфрию подняться и довел его до кельи. Потом вернулся за продуктами. Нахальная галка уже проделала клювом дырку в пакете с пряниками и конфетами.

— Кыш!.. Кыш! — прогнал ее послушник.

Товарищ его подошел к скамейке и сглотнул слюну. Очень хотелось есть. На завтрак братьям давали молоко и хлеб, а до обеда еще далеко.

— Совсем плох стал Онуфрий, — сказал он, глядя на сумки, битком набитые всякой снедью. — Ему бы к врачу надо.

— Настоятель предлагал. Онуфрий об этом и слышать не хочет. Просил молиться за него.

Послушники взяли по сумке и бодро зашагали к трапезной.

Тем временем брат Онуфрий лежал на своем жестком ложе и прислушивался к боли в груди. Эта боль напоминала ему прошлое…

Когда-то он был рядовым солдатом, считал дни до дембеля и с нетерпением ждал писем от девушки, которая провожала его в армию. Он мечтал о любви, о возвращении домой, о счастливой жизни. Не так сложилось, как думалось…

— Валер, а Валер! — окликнул его Витька Сазонов. — Курить будешь? Я сигареты раздобыл!

— Где?

— Грузчики забыли, а я подобрал. Они намахались с бревнами, перекурили, а пачку на крыльце оставили. Тут целых пять штук!

Витек с удовольствием затянулся и протянул сигарету товарищу. Тот чиркнул спичкой, неумело прикурил и закашлялся. Едкий дым щекотал горло, но казаться белой вороной парню не хотелось. В их взводе все курили, выпивали и тайком бегали к девчатам в поселок. Служба в стройбате не сахар, но в ней есть свои прелести. С дисциплиной попроще, от начальства подальше. Генерал, которому они строили дачу, не афишировал факт, что привлекает к работе солдат. Сам на стройке появлялся редко, прораба поставил гражданского. Тот три шкуры с ребят не драл, по пустякам не придирался и заботился, чтобы их кормили прилично.

— Что твоя пишет? — пуская изо рта дым, полюбопытствовал Витек. — Любит?

— Она скромная, о любви писать стесняется.

— А от моей последнее письмо было зимой. С тех пор всё, как отрезало. Наверное, другого себе нашла. — Он злобно сплюнул и щелчком отправил окурок в кусты. — Приеду, убью обоих!

— Дурак ты. Девушек вокруг полно, выбирай любую. Хочешь, здесь женись, в