– Знаешь, я тут понял такую вещь, – сказал он мне однажды. – Человек – это не его ноги. Человек – это то, что поддается настройке. Поэтому главное – сознание. Как его настроишь, так и проживешь.
Валерий теперь приходил к нам в гости по воскресеньям, и бабушка кормила его сладкими пирогами. А бабушкины пироги, скажу я вам, – мощный якорь. Боевой эсминец по имени Валерий не пропускал ни одного воскресенья.
Жизнь даже улучшилась после нашего больничного заточения. Но мысленно я всё равно постоянно возвращался в царство хлорки и печали. Потому что там осталось слишком много вещей, которых я не понимаю. Плохие вещи бывают непонятными чаще, чем хорошие.
В конце концов я сформулировал свой главный вопрос и отправился к бабушке на кухню.
Бабушка, пританцовывая, пекла свои фирменные блины. Одно па – тесто льется на сковородку, другое па – переворачивается, третье – готовый аппетитный блинок попадает в стопку точно таких же. Ой, боюсь, скоро бабушка забросит свою йогу и уйдет в танцы!
Словом, она пекла и пританцовывала, когда заявился я со своим вопросом.
– Бабушка, – позвал я вкрадчиво.
– Да-а-а… – не отрываясь от своих сковородок, слегка в нос произнесла бабушка.
Это означало: «Говори, я тебя слушаю, хотя и занята важным делом». Тогда я спросил громко и четко:
– Почему люди злые?
– Ого, – удивилась бабушка. – А где ты видел злых людей?
– Например, в больнице. Та женщина у лифта, помнишь?
– Ну что ты городишь, внук? – расстроилась бабушка. – Они же не злые. Они несчастные и очень, очень уставшие. Они настолько устали надеяться, что уже не чувствуют любви к жизни. Просыпаются утром – им хочется плакать оттого, что впереди их не ждет ничего хорошего. В их жизни случился еще один никакой день. Они бьются, борются, делают невозможное – но ничего не происходит.
Бабушка глубоко вздохнула и продолжила:
– Они надеются на чудо, и иногда оно случается, но очень редко и не с ними. День за днем они разочаровываются в своих усилиях, от разочарования начинают запрещать себе что-либо чувствовать, потому что чувство – это больно и бессмысленно. А дальше всё просто: там, где постоянно убивают чувства, часто расцветают зависть и ненависть. И очень большое горе. И если такие люди говорят тебе что-то злое, неприятное, обидное, прежде всего нужно видеть, что за всеми этими словами стоит горе. Оно корежит человека, гнет его, как березку, мучает, и он в конце концов ломается.
Я задумался:
– А ты тоже несчастная?
– Почему это? – подобралась бабушка.
– Ты же всё время со мной. Никакой личной свободы.
И тут бабушка снова ужасно возмутилась – как в тот раз, когда она обозвала меня лучшим внуком на свете.
– Что за ерунда?! Противно слушать! – сказала она и снова занялась блинами.
– Бабушка! – призвал я.
– Ну что? Что? – закричала бабушка, разворачиваясь и размахивая поварешкой, как боевым знаменем. – Ты думаешь, с тобой так уж тяжело? Да? Да ничего подобного! Даже не пытайся перетянуть всё внимание на свою персону. А если бы тебя не было, я бы чем занималась, по-твоему? На лавочке у подъезда сидела, сериалы обсуждала? В поликлинике очередь занимала? А может, ты меня хочешь на огород сослать?
Тут бабушка окончательно разошлась, схватила посудное полотенце и повязала его на голову.
– Вот такой я тебе больше нравлюсь? Да если бы у меня не было тебя, я бы уже еле дышала. Свобода! Что ты вообще понимаешь? Да у меня куча своих дел и интересов! Я, может, еще замуж выйду!
И тут на сковородке, конечно, стал пригорать блин, и бабушка бросилась его спасать. А полотенце она так и не сняла.
Глядя на этот силуэт в платочке из кухонного полотенца, я понял, что моя бабушка – лучшая в мире. И что если бы у меня ее не было, я бы тоже еле дышал.
За кого это она замуж собралась, интересно?
14
Утром мы с Алексеем снова вспомнили больницу.
– Я все-таки не понимаю, почему там всё так грустно устроено. Как будто специально. И стены такие скучные, как будто у них красивой краски не было. Интересно, дома у этих людей всё так же? – спросил я. Вот мне бабушка полкомнаты оклеила бирюзовым, а вторую половину – цветом, который она называет персиковым.
– Да я сам не понимаю, – признался Алексей. – Меня скоро должны везти в Германию на операцию, если с документами всё будет в порядке. И на днях мы с Инной и Сашей, моими опекунами, нашли в интернете эту клинику, в которую я должен лечь. Там все стены разрисованы всякими мультяшными персонажами, кругами, цветами, птицами. И окна большие, от пола до потолка. Столько света! Вот бы нам такие окна!
Прямо в скайпе мы начали придумывать свою больницу.
– И было бы здорово, чтобы там было большое кафе с круглыми стенами!
– И клетки с птицами! Кто хочет, может покормить птицу!
– И еще игровая комната: шахматы, шашки, телевизор с мультиками, книжки, раскраски всякие, лего!
– И чтобы была комната со специальными тренажерами!
– А потолок можно расписать звездами и планетами! В планетарий ходить не нужно!
– И чтобы всем давали наушники – слушать музыку. Я бы даже классическую послушал…
Нам стало грустно. Ясно же – такая больница появится, только если мы сами ее построим. Что будет не очень скоро, учитывая наш возраст.
– Слушай, – сказал я. – Помнишь, ты говорил, у тебя в палате все плачут?
– Конечно помню.
– Вот как-то надо сделать так, чтобы они не плакали. Чтобы у них была надежда. И чтобы им было с кем поговорить.
– Они не будут ни с кем разговаривать. Я пробовал.
– Тогда пусть пишут! Пусть пишут письма про то, что с ними произошло! И мы им будем отвечать! А потом они сами друг другу будут отвечать! Давай сделаем такой клуб для общения!
– Вообще, – сказал Алексей после долгой паузы, – идея классная. Давай думать. Для начала заведем общую почту. Я даже адрес придумал: сложим две наши фамилии – Калинин и Веревкин – и получится kaver.
А потом мы подумали, что надежда – это не только когда тебя поддерживают. Надежду надо увидеть. Немного подбодрить свой организм, чтобы он мог держаться, пока ему плохо.
– Чего никогда не бывает в больнице? – рассуждал Алексей. – В больнице никогда не бывает праздников. Как на вокзале – нужно переждать, перетерпеть. Невесело там.
– Точно! – Я понял его мысль. – Нам нужен праздник!
– Мои Инна с Сашей запросто подключатся.
– Мне, кроме бабушки, особо подключать некого. И она сейчас делает трудный жизненный выбор между йогой и танцами. Поэтому я не уверен, что смогу кого-то