— Смотри! Смотри!!.. — вскрикнул Толстяк.
Один из рожденных туманом всадников — огромный, безликий, — отделился от поверхности мутной безмолвной реки и заскользил вверх по склону. Прямо на них!
В едином порыве, не сговариваясь, дети развернулись и, спотыкаясь, помчались прочь — к мосту. Только там, приободренные ярким после полутьмы оврага и рощи солнцем, они остановились и, прислонившись к перилам, перевели дух.
— Вот дураки-то! — натянуто, через силу, засмеялась Рио, чувствуя облегчение, какое бывает после сильного испуга. — Померещится же!.. — и оборвала себя на полуслове, заметив выпученные глаза приятеля.
Повинуясь его застывшему взгляду, она обернулась назад.
От рощи к мосту, не касаясь земли, бесшумно мчался давешний рыцарь с копьем наперевес. За ним шлейфом стлался развевающийся плащ, а в прорезях шлема вспыхивали синеватые огоньки.
— Мамочки!!! — на разрыв лёгких завизжала Рио.
Этот крик подстегнул их, словно плетью, и через несколько секунд они кубарем скатились на пол гостиной.
* * *
— Кажется, мы уже дома… — пробормотал Толстяк.
На стене громко тикали часы. Этот звук, такой громкий после безмолвия нарисованного утра, вернул её к ощущению реальности. Рио облизала пересохшие губы и посмотрела на картину: хоть бы листочек шелохнулся!
— Вдруг он вылезет? — осипшим голосом спросила она.
Толстяк пожал плечами. Рио поднялась, забралась на диван, потрогала картину: пальцы ощутили шероховатую поверхность холста — и ничего больше. Только с рамы свисала грязная веревочка… Она отвязала её и бросила на пол.
— У меня моклые станы! — застенчиво сообщил Карапуз.
Это заявление окончательно привело её в чувство, и на ум пришли вещи практические: Бабушка, обед, диван… Да, диван. Гм… Он выглядел неважно. Новенькая дорогая обивка была измазана землёй и глиной. Ковёр возле дивана — тоже.
— Знаешь, Толстяк, я тут вспомнила… Нам срочно пора домой! — бодро сказала она, хватая Карапуза. — Короче, пока! — и торопливо удалилась, предоставив приятелю самому разбираться с его мамочкой и испорченным диваном.
* * *
Они бы успели к обеду, но братишка выглядел ужасно. Приключения не сделали его чище, к тому же он потерял башмак. Пробираться домой им пришлось окольными путями: не дай бог, увидит кто из знакомых! Поэтому, когда уже умытые и переодетые они вошли в столовую, там оставалась только Бабушка.
Несомненно, Рио получила бы нагоняй, но тут появилась Мама: она только что проснулась, потому что вела преимущественно ночной образ жизни, и вставала «немножечко позже остальных».
Когда-то в молодости Мама была балериной. Подающей большие надежды балериной… Потом она встретила Папу. Папа тоже был ничего. Даже очень… Умный, красивый, хорошо воспитанный, — воспитанием занималась Бабушка лично! Аристократ, одним словом… Наверное, было в нём и что-то ещё, потому как просто умных и красивых вокруг Мамы вилось пруд пруди. Некоторые из них тоже были неплохо воспитаны, и даже богаты… Но именно ради Папы она бросила свой балет. Или может, он ей наобещал чего-нибудь с три короба, — знаете же, как это бывает. Теперь она его этим попрекала. Иногда. Так тоже бывает… Из «подающей большие надежды» балерины, — а это ведь ненадёжная штука: то ли выйдет, то ли нет, — получился хороший педагог. В Танцевальную Школу, где она вела мастер-классы, приезжали ученики со всего света. Днём Мама была занята в Школе, вечерами — в Театре. И Театр, и Школа, так же как Летний Карнавал и целебные источники, составляли предмет гордости Города и основу его финансового достатка.
Спектакли обычно заканчивались поздно. Вот и теперь Мама была ещё не причесана, в халатике и в пуантах — забыла снять с вечера или уже надела?.. Зевнув, она рассеянно поковырялась ложечкой в тарелке и отставила ее в сторону: необходимо следить за фигурой.
Бабушка же очень не любила, когда отвергали её стряпню, и потому сразу перешла в наступление:
— Не жнём, не сеем… — скрипуче начала она, — ещё и нос воротим! Повозились бы на кухне с моё!
Мама заморгала и непонимающе посмотрела сквозь неё.
— О чём это Вы?
— Да всё о том же! — процедила Бабушка сквозь зубы. — Знаете ли вы, милочка, сколько времени и сил уходит на то, чтобы содержать такой огромный дом в порядке?!
Мама не знала. Её это вообще не интересовало… Она была человеком воздушным, романтическим, и обыденные вещи её не занимали. Она их просто не замечала.
— Ах, бросьте! Опять Вы за своё! — досадливо отмахнулась она, становясь на цыпочки и делая «па»: мыслями она уже была совсем в других мирах.
Надо сказать, что Мама несколько неудачно выбрала место для разминки, и потому поддала ногой стол. Фарфоровый кофейник нервно вздрогнул и брякнулся в обморок. На пол, конечно.
— Между прочим, это — вельдокская глина! — рассердилась Бабушка. — Я уж не говорю о том, что сервиз этот был подарен мне ко дню свадьбы вдовствующей Королевой!
— Надо же, какое старьё! — парировала Мама. — Ну, так продайте его в Музей и на вырученные деньги наймите служанку! — с этими словами Мама запрыгала дальше, напевая: — Там-па-па-па-пам…
Спор о прислуге был давним и серьёзным. Собственно, артачилась по этому поводу только сама Бабушка: то она заявляла, что ей нужна помощница, то говорила, что они не могут себе этого позволить; в следующий раз она кричала, что они вполне могут завести хоть дюжину слуг разом, но разве найдешь сегодня приличную прислугу? — а она не допустит в свой дом кого попало! У них был приходящий садовник, да один из постоянно живущих в Замке дальних родственников — страстный лошадник — добровольно исполнял роль конюха. Случалось, нанимали всё-таки иногда служанок, но они не уживались с Бабушкой.
— Тогда давайте уж и няньку детям заведём! — добавила Бабушка. — Пусть все знают, что в нашей семье за ними некому присмотреть!
— Как некому? — удивилась Мама, тяжело приземляясь возле шкафа с посудой. В шкафу что-то тоненько звякнуло. — А вы?
— Простите великодушно, я уже старовата за ними бегать!
— Разве это так трудно? — неуверенно возразила Мама.
Ее представление о том, что такое «дети», было весьма приблизительным: кружева, бантики, крошечные ручонки, запах молока…
— Их у вас трое, мадам! Тро-е!.. Причем Рио стоит десятерых!
Мама