— Что это было? — спрашиваю я.

— Всего-навсего дымовая шашка, — отвечает Чейс. — Ничего трюк. Но я на его месте швырнул бы ее, когда вокруг народу побольше.

— Ага, — поддакивает Айзек. — Если все в этом году намерены разыгрывать друг друга, надо бы и нам заморочиться.

— Если не можешь победить бесчинство, надо его возглавить? — ухмыляется Чейс.

Я хмуро смотрю вслед неизвестному. Он уже очень далеко ушел.

Наверное.

Мы заваливаемся в гостиную и падаем на диваны. Чейс усаживается рядом со мной на софу, Шарлотта, Сиенна и Айзек занимают диван.

— Хочешь поговорить? — спрашивает Чейс, придвигаясь ближе.

— О чем? — Я, глядя на него, откидываюсь на спинку софы.

— О том, почему ты так нервничаешь. Я все заметил, Лайла. Я всегда все замечаю.

Всегда?

— Никак не могу выбросить из головы эти записки. Выпивку. Граффити. Дымовую шашку. Слишком много всего сразу.

— В прошлом году тоже были граффити и дымовые шашки, — замечает он.

— Да, но в тот раз все было по отдельности. А сейчас на стене написано то же самое, что и в записке. Это не может быть совпадением, разве ты не видишь?

— Может, и нет. Но я все же думаю, что кто-то пытается его подколоть. Пожалуйста, хоть из-за этого не грузись. С твоей… чувствительностью.

— Я в порядке.

В подтверждение выдавливаю из себя улыбку, хотя на самом деле хочется завизжать на Чейса, чтобы прекратил так холодно и рационально говорить о вещах, которые пугают меня до смерти, и не приплетал чуть что моих родителей. С тех пор как мы познакомились, он несколько раз спрашивал меня о родителях, но я не люблю распространяться о том, что с ними произошло, и он с уважением относится к моему нежеланию обсуждать это. А я просто не могу говорить. Мне понадобилось очень много времени, чтобы вернуться к нормальной жизни и перестать задыхаться от одного упоминания о них. И я не хочу возвращаться в прошлое, мне слишком тяжело, тогда я думала, что просто не переживу все это. К тому же не все разговоры — пусть даже многочасовые беседы с психологом — лечат. Я не хочу об этом говорить, наоборот, хочу забыть, каково это — до смерти тосковать по кому-то.

— Меня теперь вообще ничто не прошибет, — говорю я окрепшим голосом.

Чейс подталкивает меня плечом и улыбается:

— Рад слышать.

— Слушайте, а может, все-таки позвонить в полицию и рассказать о том, что случилось? — спрашивает Сиенна, помахивая фотографией и письмом.

После ухода Сонни фотография осталась валяться на столе, и ее прихватила Сиенна. Не взяла бы она, взяла бы я. И письмо из мусорки, куда его выбросил Сонни, вытащила тоже Сиенна. Хорошо, что оно не провалилось куда-нибудь вглубь.

— Да, — поддерживаю я. — Нужно позвонить в полицию.

— Они все равно ничем не помогут. Ну, то есть… а что можно сделать в такой ситуации? — спрашивает Чейс.

— Найти отпечатки пальцев? Должны же были остаться какие-то следы, кроме наших. Ты что, полицейские сериалы не смотрел? Даже если это шутка, Сонни имеет право знать, кто так пошутил, а полицейские должны поставить этого типа на место.

— Да, жалко, что мы не знаем, кто это устроил. У меня есть отличная идея для шуточной мести, — говорит Айзек. — Можно купить жуков в зоомагазине, ну, тех, которыми кормят ящериц, и запустить в его комнату.

Я представляю, как по моей коже ползают жуки, и меня передергивает.

— Поскорее бы этот праздник закончился, — ворчу я.

— Все еще переживаешь из-за Джейка? — спрашивает Айзек и со смехом уклоняется от хука Чейса.

Чейс качает головой и беззвучно произносит какое-то слово. Кажется, не совсем приличное. Представьте себе, это — единственная тема, на которую Айзек со мной шутит.

— Нет, не переживаю, — отвечаю я.

С тех пор как не стало мамы и папы, прошло уже два года, но мне и сейчас так же больно, как в тот день, когда мы с братом узнали, что стали сиротами. И я просто лгу, уверяя, будто мне плевать на то, что из-за Джейка эта дата стала для меня еще тяжелее. Хотя нам с Джейком и правда было страшно неловко, мы держались друг с другом совершенно естественно. А потом он вдруг бросил универ. Или мне только казалось, что все было естественно? В любом случае о поцелуе мы ни разу не заговаривали. После отъезда от Джейка не было ни слуху ни духу, не считая открытки на Рождество.

— Тут не из-за чего переживать, — вступается за меня Сиенна.

Айзек сразу приподнимает руки, словно сдается:

— Шучу. Подумаешь, разбила бедняге сердце, тут действительно не из-за чего переживать.

Я смотрю на него, сузив глаза и не отводя взгляда. Может, так до него дойдет, что мне плевать на его издевательства.

— Ты раздуваешь из мухи слона. Это был всего лишь поцелуй, и то не совсем, и Джейк совсем не расстроился. Он же не предложение мне делал, в конце концов.

— Зануда ты, — мрачно бурчит Айзек.

— Ну извини. — Я изображаю улыбку. — Теперь, когда мы закончили обсуждение моей бурной личной жизни, может, вернемся к розыгрышам?

— Похоже, в этом году Лайла хочет активно поучаствовать, — со смешком говорит Чейс.

— Правда, что ли? Обычно ты этой ерундой не занимаешься, — замечает Сиенна.

— Теперь у меня есть мотивация. Мне очень хочется разыграть того, кто пристает к Сонни.

— Давайте насыпать детскую присыпку в фены в девчоночьей раздевалке, — предлагает Айзек. — Если что, я готов!

— Боже! — Сиенна закатывает глаза.

— Я бы устроила пранк в духе… ну, например, сжечь целую кучу кукол-купидонов прямо посреди кампуса, облив их фальшивой кровью, — предлагаю я.

— Господи, Лайла! — смеется Чейс. — Ты просто маньячка.

— Сразу видно большую поклонницу этого праздника, — усмехается Айзек.

— Да уж.

Ненавижу Валентинов день. Если бы мои родители не поехали в какой-то расфуфыренный отель отмечать этот идиотский праздник, то остались бы живы. Мы с братом узнали об аварии только через час после того, как она случилась. Примчались в больницу, и нам сказали, что все будет хорошо, а через несколько минут после этого их обоих не стало, сначала — одного, потом — другого. Всего за несколько секунд до полуночи.

— Короче, — говорю я, пытаясь сменить тему. — Я устала и хочу спать. Завтра купим детскую присыпку, фальшивую кровь и купидончиков.

Я желаю всем спокойной ночи, иду чистить зубы, а потом — в свою комнату. Закрываю дверь, прохожусь по мягкому ковру. Легко стаскиваю платье через голову и швыряю на кресло в углу комнаты. Обычно я обращаюсь со своими вещами очень аккуратно, но сегодня так устала, что мне на все наплевать. Натягиваю пижамные штаны, которые комком валяются на кровати с самого утра. На сегодня еще сгодятся.

У меня слипаются глаза и очень болят ноги, мне лень искать другую пижаму. К тому же во флисовой пижамке так тепло и удобно. Она сиреневая и мяконькая, с рисунком