Улыбка у извозчика пропала, он шустро соскочил с козлов и одним широким шагом приблизился ко мне.
– Что же вы так неосторожно, барышня! — протянул крупную ладонь помогая мне подняться, – Вы меня не бойтесь, я только внешне страшный, — на красном лице снова растянулась улыбка, чуть растерянная.
Я молчаливо поднялась. Вблизи извозчик и правда не казался страшным, было в его лице даже что-то добродушное.
— Издалека? — продолжал он, неловко пытаясь помочь мне отряхнуться.
Я не ответила. Мало ли. Может меня уже ищут.
— Да, впрочем, мне все равно, — махнул он. — И так вижу, издалека, — сделал приглашающий жест в сторону траурно-черной кареты.
— Садись, подвезем!
— Не-не-надо!.. — голос мой задрожал. И в голову полезли самые малоприятные мысли. Я покосилась на карету, с ужасом представляя его пассажира.
Извозчик за моим взглядом проследил. И рассмеялся открытым, добрым смехом.
— Не кусается он, совсем безобидный. Как бы ты сама его не покусала. В город, в институт везу.
Я глаза недоверчиво сузила.
— А решетка зачем?
Извозчик потер усы и направился к повозке.
— Чтобы не сбег. Родитель желает, чтобы чадо училось.
— А чадо не желает? — тут уж я усмехнулась, разглядывая крепкую карету и толстые прутья решетки.
Извозчик похлопал пегую лошаденку по толстому крупу. Та головой качнула будто спрашивая «Чего стоим?». Мужик ко мне обернулся, почесал в затылке.
– Кто его знает, чего нынче молодежь желает, а чего нет. Вот ты чего хочешь?
Я растерялась. Промелькнули разом сквозь призрачные воспоминания все прожитые годы. Вечно недовольная Инди. Синяки от её побоев. Заступающаяся за меня Хилда, и иногда, по той же причине, тоже ходившая с синяками от тяжелой руки матери. Я, корчившаяся на полу в гостиной, ехидный смех Инди.
— Сдохнешь со своим даром, как и родичи твои!
Хилда плакала, поливала меня водой из старого ведра, накладывала мокрые тряпки на пылающее огнем тело.
А потом была первая жертва лилового дыхания. Нет, я не убила. Едва тронула. Какой-то заезжий, нечаянно встретившийся в переулке, он даже не заметил.
Зато заметила тетушка. Дикая злоба на её перекошенном лице, когда я вошла вся обновленная с сияющей кожей, и пылающими лиловым зрачками.
– Глаз-то не было, чтобы видеть с кем повелась! Дура, мать твоя… – с ненавистью выплюнула она мне в лицо. И просто ушла, сжав руки в кулаки и трясясь от бессильной злобы. Это бы единственный раз когда Инди смогла сдержать ярость. Я машинально коснулась пальцами ребер, сколько раз по ним прошлись кнутом, поленом и всем что попадало под руки Инди. Оставались тонкие рубцы, неровные шрамы. Они проходили, стоило мне позаимствовать хоть немного чужой силы. Вот только проходили они с кожи, а в душе так и оставались, кровоточили и разрастались в один большой багряный рубец.
Что я хочу? В глаза мне светили последние лучи уходящего на покой солнца — бледные, тусклые, едва ли дающие тепло. Мертвые лучи. Уходящие на покой.
— Одиночество, — проговорила я чуть слышно. — Спокойствие. Свободы от… — осеклась, потупила растерянно взгляд. Надо же, расчувствовалась!
Извозчик кашлянул в руку. Нахлобучил шляпу на голову, из уже из-под широких полов бросил хмурый взгляд.
– Обидел что ль кто?
Я взгляда на него не поднимала, и уже сожалела о вырвавшихся словах. Сейчас расспрашивать еще, не дай, нечистые начнет.
– От того и в город подалась? – подтвердил мои опасения извозчик.
Я сунула руку в карман платья и крепко сжала тонкую бумагу с неровным подчерком Хилды.
– В поселках поганцев хватает, но и в городе их не мало, — продолжал мрачно.
– Некуда мне больше, — ответила тихо.
– Ну раз некуда, – извозчик вздохнул сочувственно, размашистым шагом прошел к двери, щелкнул ключ.
Я подняла взгляд, смотря ка открывается нутро кареты, столь же мрачное что и весь её внешний вид.
Мужчина сделал приглашающий жест.
– До города довезу. Денег не нужно. На колесах все скорее доберёшься.
Я оглянулась. В сумраке чудились в лесу неясные тени, слышались шорохи. Совсем рядом хрустнула ветвь. Я смелая… Ночью до озера бегала...
Вой разнесся близко за соседними кустами. С визгом пронесся в гуще лесной гонимый зверь. У меня ладони взмокли. Нет, я трусиха! Добежать по освещённым улицам до озера смелости не нужно.
Поторапливая меня всхрапнула рядом пегая лошадь и покосилась карим глазам. Я прижала к себе сумку и направилась к извозчику. Он протянул руку помогая мне взобраться на ступень. Я вошла и на секунду зажмурилась, ослепленная ярким фонарем внутри кареты. За спиной послушался щелчок ключа. Я молниеносно обернулась. Дверь за мной была заперта.
«Во же нечистые!» — выругалась.
— Пшла, родимая — послышалось за стеной. Качнулся фонарь разбрызгивая тени по черному бархату обивки. И в груди у меня испуганно, с трепетом, застучало.
«Дура! — обругала сама себя. — Так тебе и надо будет, если не выпустят. Ишь испугалась звуков лесных! А здесь тебе теперь не страшно? И отчего чужому человеку доверилась? Хотя какая теперь разница, по приезду видно будет. Если он вообще меня в город повезет».
Я попятилась, устало опустилась на диванчик, рядом с ворохом тряпья. Вытянула ноги, хоть они отдохнут. Да и мне бы не мешало. Куда бы меня не привезли, силы понадобятся. Я прикрыла глаза и опустила голову на тряпки.
– Осторожнее! – раздраженно буркнули из-под них.
Я вскрикнула и одним прыжком оказалась на диванчике напротив, поджав под себя ноги. Усталость молниеносно пропала. Я начала шарик рукой по сидению пытаясь нащупать хоть что то чем могу себя защитить.
– Здравствуйте! – продолжили из угла.
– З-здравствуйте! – пролепетала не найдя ничего кроме собственной сумки, и от того крепко прижав её к груди.
Ворох тряпья зашевелился. Из-под него показалось худощавое конопатое лицо. Карие глаза пристально смерили меня взглядом. Потом сощурились, и тут же удивленно распахнулись. Тонкие губы растянулись в доброжелательной улыбке.
– Зак! – откинул тряпье, на деле оказавшееся серым бесформенным плащом. Протянул худую руку. – Зак Дюшон.
Я облегченно выдохнула. Совсем забыла, а ведь извозчик говорил, он везет чадо в институт. Вот это самое, рыжее, конопатое, взлохмаченное чадо.
– Найли, – не могла не улыбнуться в ответ от всего его несуразного и даже чуть диковатого вида. – Найли Сторм.
– Рад! Очень рад! – он с таким усердием тряс мне руку и заглядывал в глаза не переставая улыбаться, что я испугалась, не взыгрался ли во мне снова треклятый дар. Вот сейчас поднимется, нахлынет, и будет добродушное чадо валятся у моих ног. Вот тогда мне точно несдобровать. Горько усмехнулась, ишь как оно вышло, я практически сама загнала себя