Грубая хватка за шкирку и я уже в опасной близости горячих губ разъяренного чудовища. Что-то нервы у него как-то резко стали работать через раз.
— Не нарывайся, если не хочешь, чтобы я оторвал тебе голову раньше времени!
— Прошу… — закусываю губу. — Скажи где он, что с ним? Хоть что-нибудь…
— Твоя проблема в том, что ты не умеешь ждать, Тата.
— Господи, да что ты за человек такой! — бью его в широкие плечи кулаками, уже позабыв о предупреждении. — Неужели ты не видишь как мое сердце разрывается?! Просто позволь мне увидеть собственными глазами, что он жив! Ты можешь делать со мной что угодно, с моим телом, но прошу, не играй на больном прошлом.
— Ты права, я могу делать с тобой все что угодно, — с противным равнодушием подмечает он и пальцами захватывает мой подбородок, заглядывая в глаза тяжестью своего холода. — Научись вести себя примерно, Тата. Я не хочу тебя воспитывать. Потому что если я за это возьмусь, тебе будет больно.
Мне и так больно! Каждое его слово произнесенное безразличным тоном бьет прямо по солнечному сплетению, лишая меня воздуха. Лишая способности здраво мыслить.
— Что мне сделать? Я на все готова, — шепчу я и уже в следующую секунду опускаюсь перед ним на колени.
Больше ничего не соображаю, мне просто нужно, чтобы он дал ответы на мои вопросы.
Судорожно принимаюсь расстегивать его ремень, пока мои руки не попадают в жесткую хватку.
Рывок.
И вот я уже стою на ногах. И снова попадаю под фокус ледяных айсбергов, в которых сейчас пылает ярко-синее пламя презрения.
— Тебя может унижать здесь только один человек. И это не ты. Больше никогда не опускайся до подобного поведения, Тата. Мне это не нравится, — строго изрекает Марат, одергивая на себе пиджак. — Меня не будет два дня. У тебя есть время переосмыслить свое поведение. И если в мое отсутствие ты будешь послушной девочкой, я обсужу с тобой все твои вопросы. Уяснила?
Киваю. Даже не задумываясь. Я на все согласна. И плевать, что он этим воспользуется. Мне нужно как можно скорее убедиться, что с Тимкой все хорошо.
Господи, он наверное сейчас такой большой… Пять лет прошло. Помнит ли он меня? Слезы вновь наворачиваются на глазах и я не в силах держать их под замком. Больше не в силах. Однажды я заставила себя пережить все это горе, но зарубцевавшиеся шрамы вновь рассечены. Они пылают надеждой на что-то светлое. Ведь если я буду хотя бы знать, что с ним все в порядке и он счастлив, то смогу простить себя.
За то что когда-то отпустила его. Заставила себя забыть. Потому что с ума сходила.
— Тебе принесут телефон, — низкий голос Марата, выдергивает меня из мыслей. — Там будет один единственный номер, по которому ты можешь писать только в самых необходимых ситуациях.
— И что даже не напичкаешь дом охраной?
— Не вижу в этом необходимости, — с этими словами Хаджиев выходит из комнаты.
Необходимости и правда нет. Я теперь не сбегу даже под дулом пистолета. Чертов ублюдок посадил меня на поводок.
Не знаю сколько времени я стою оловянным солдатиком, но тело уже кажется чересчур тяжелым.
Я возвращаюсь в кровать. Два дня. Как мне прожить их в этой неизвестности?
Глава 13. Доброе утро
Уже к утру моя голодовка оборачивается невыносимой пыткой. Желудок сводит так, что волком выть охота.
За последние двое суток я толком ничего не ела, а плюс еще и организм «очистился». Так что сейчас уже готова и мышьяк из его руки принять, если он будет замаскирован в чем-то съестном.
Выхожу из комнаты и только сейчас понимаю, что я в двухэтажном лофте с элементами хай-тека и стимпанка. В квартире тихо и горит лишь приглушенный свет, позволяя разглядеть огромное пространство обставленное в таком же минимализме.
Неужели он действительно оставил меня одну?
Что ж, разрешения мне спрашивать не у кого. А есть очень хочется. Кажется в воздухе до сих пор витает крышесносный аромат мяса, розмарина и картофеля, которые азиатка готовила на ужин. Еще тогда я хотела наплевать на все свои установки, вытереть слюни и сорваться с места, как собака на поставленную на пол металлическую миску.
Возможно непонятного мне энтузиазма добавила новость о Тимуре. Однако из головы никак не выходят слова Хаджиева. Если захочу поесть — я должна просить об этом. Боюсь представить даже как. У этого извращенца хватит фантазии. Но тиран уехал. Он ведь не думает, что я буду голодать два дня?
Спускаюсь вниз, на ощупь нахожу то, что искала — выключатель. Загорается свет и я замираю на просторной кухне, которая до сих пор хранит аромат свежевыпеченного хлеба. Или мне уже это мерещится от желания забить свой желудок поплотнее.
И через пару минут я уже изучаю содержимое холодильника, тут же примечая авокадо, помидоры и яйца. Надеюсь я успею сделать себе тост прежде, чем умру с голоду.
Разобравшись с индукционной плитой, отправляю на раскаленную сковороду яйца и принимаюсь разделывать авокадо.
— Доброе утро.
Сердце пропускает удар и от неожиданности я подпрыгиваю на месте, выпуская из рук нож.
Оборачиваюсь.
Хаджиев.
Стоит во всем своем великолепие.
Высокий. Широкоплечий. Руки вальяжно убраны в карманы брюк.
Темно-синий стильный костюм отлично подчеркивает мускулистое тело мужчины. А белоснежная рубашка особенно выделяет его крепкие мышцы.
— Значит, любишь нарушать правила? — строгий тон вынуждает прекратить меня беспардонно рассматривать своего нежданного собеседника.
— Нет. — Тревожно облизываю губы. — Но я проголодалась.
— Тебя никто не морил голодом, воротить носом была сугубо твоя инициатива.
— Я… Просто… Мне просто было страшно что-либо есть после случившегося в самолете. Ты что-то мне подсыпал. Я знаю это!
— Тата, — с предупреждением цедит Марат и я прикусываю язык. — В самолете у тебя началась паника и проще было тебя отключить. Стюардесса переборщила с дозировкой снотворного.
— Это было не снотворное!
— Закрой рот и сделай мне кофе, — быстро выдает приказ и, откровенно игнорируя мое возмущение, Хаджиев направляется за барный стол с высокими стульями.
— Почему ты еще не уехал? — вопрос звучит резче, чем мне бы этого хотелось. И я тут же жалею о своей импульсивности.
Марат напрягается и, цокнув, начинает неспешно сокращать между нами расстояние. Между собой и жертвой, которая зря повысила голос.
Останавливается так близко, что в нос ударяет мятный запах геля для душа и головокружительный мужской парфюм.
— Ты нарываешься, птичка, — достав портсигар, он глухим ударом о тыльную сторону ладони выбивает сигарету. А потом подносит к моим губам фильтр, бесцеремонно проводя им по контуру.
— Возьми, — вкрадчиво требует Хаджиев.
Вдох. Выдох. Прежде чем я бросаю на него раздраженный взгляд.
— Я хочу есть.
— Разве так просят?
— Меня вырвет прямо на твою белоснежную рубашку. Уверен, что хочешь вставить мне в рот… сигарету?
— Ты очень быстро смелеешь, птичка. — Ухмыляется он