Граф выходит из комнаты.
Харкер. Этот замок — настоящая тюрьма, а я — пленник. Сегодня ночью я обязательно выслежу его!
Сцена четвертая
Стена замка.
Харкер виден выглядывающим из верхнего узкого окна. Из окна ниже показывается голова графа. Постепенно появляется целиком, ползет вниз лицом к стене и исчезает в темноте.
Харкер. Что же это за человек или существо, походящее на человека? Я чувствую, как ужас этого места одолевает меня; я охвачен страхом, жутким страхом, и нет от него спасения. Ужас поглотил меня, и я не осмеливаюсь подумать о…
Сцена пятая
Гостиная.
Просторная комната с большими окнами, через которые струится лунный свет, старинная мебель изъедена молью и покрыта пылью. Харкер ложится на софу.
Харкер. Здесь я смогу отдохнуть. Повезло, что дверь в это крыло только казалась запертой. (Дремлет.)
Прямо из лунного света возникают фигуры трех молодых женщин и окружают его.
Первая женщина. Давай же! Ты первая, а мы за тобой Право начать твое.
Вторая женщина. Он молод и силен, поцелуев хватит на всех.
Внезапно появляется граф и, схватив за шею женщину, которая уже прижалась губами к горлу Харкера, отбрасывает ее прочь.
Дракула. Да как вы посмели прикоснуться к нему? Как вы посмели положить на него глаз, если я запретил? Прочь, я вам приказываю! Этот человек принадлежит мне. Предупреждаю, тронете его — будете иметь дело со мной.
Третья женщина. Ты сам никого не любил и сейчас не любишь!
Дракула. Нет, я могу любить; вы сами это отлично знаете по прошлому. Разве не так? Ладно, обещаю, когда я закончу с ним, вы сможете целовать его сколько захотите. А сейчас убирайтесь! Убирайтесь! Мне надо разбудить его, так как у нас еще есть дела.
Первая женщина. А сегодня нам ничего не перепадет?
Граф указывает на мешок, лежащий на полу. Мешок шевелится, слышен приглушенный детский плач. Женщины хватают мешок и сразу исчезают. Граф поднимает Харкера, который без сознания, и уносит его. Темнота.
Сцена шестая
Харкер приходит в себя в библиотеке.
Харкер. Прошлой ночью граф велел мне написать три письма: в одном сообщить, что мои дела здесь почти закончены и что я отправлюсь домой в ближайшие несколько дней; во втором сказать, что я отправляюсь домой на следующее утро; и в третьем — что я уже покинул замок и прибыл в Бистрицу. При теперешних обстоятельствах было бы безумием ссориться с графом, поскольку я полностью в его власти и отказ вызовет у него подозрения и разозлит его. Он знает, что мне известно слишком много и что я не должен остаться в живых, чтобы не стать для него угрозой. Все, что мне остается, — надеяться, что подвернется случай сбежать.
Входит Дракула.
Дракула. Почта ходит редко и не внушает доверия, а ваши письма успокоят ваших друзей. Впрочем, письма можно и задержать в Бистрице на сколько понадобится, если вы захотите еще побыть в замке.
Харкер (в сторону). Если я не подчинюсь ему, у него возникнет еще одно подозрение. (Громко.) Какие даты мне проставить в письмах?
Дракула. В первом — двенадцатое июня, во втором — пятнадцатое июня и в третьем — двадцать девятое июня.
Дракула выходит.
Харкер (в сторону). Теперь я знаю, сколько мне осталось жить. Да поможет мне Бог! Появилась надежда сбежать или, по крайней мере, дать знать о себе домой. Во дворе замка расположился цыганский табор.
Я написал письма и попробовал отправить их через цыган. Я до этого говорил с ними через окно, чтобы завязать знакомство. Они снимали шляпы, почтительно кланялись и много жестикулировали. Я не понимаю их жесты, но их разговорный язык мне известен. Я написал письма: Мине — стенографией, а мистера Хаукинса просто попросил связаться с ней. Ей я объяснил мою ситуацию, но без ужасов, которые, возможно, лишь плод моего воображения. Она перепугается до смерти, если я расскажу ей все как есть. Я отдал письма: бросил их через решетку моего окна вместе с золотой монетой и, как мог, объяснил знаками, что их надо отправить. Мужчина, поднявший письма, прижал их к груди и поклонился, а затем положил их в свою шапку. Более того я ничего сделать не могу.
Входит Дракула.
(В сторону.)
Осторожно! Пришел граф.
Дракула. Цыгане вручили мне два письма, о которых я ничего не знал, но о которых непременно позабочусь. Смотрите! Одно — от вас моему другу Питеру Хаукинсу; другое (видит стенографию и приходит в ярость) это подлость, предательство по отношению к дружбе и гостеприимству! Оно не подписано. Ну да ладно! Для нас оно не имеем значения. Письмо Хаукинсу я, конечно, отправлю, поскольку оно написано вами, а ваши письма для меня священны. Прошу прощения, мой друг, по неосторожности я вскрыл это письмо. Запечатайте его, пожалуйста, в другой конверт.
Харкер надписывает конверт.
Итак, мой друг, вы устали? Идите спать. Вас ждет прекрасный отдых. Я вынужден сегодня отказаться от такого удовольствия, как вечерняя беседа с вами: у меня много дел. А вас ждет прекрасный сон!
Дракула выходит.
Харкер. Я слышу щелканье кнутов, подгоняющих лошадей, и грохот повозок на каменистой дороге, ведущей во двор замка. Я должен поспешить к окну. Я вижу, как во двор въезжают две большие подводы, в которые впряжены по восемь крепких лошадей. Каждую пару лошадей сопровождает словак. Я обязательно должен выйти к ним. (Пробует открыть дверь.)
Дверь заперта. Я подбегаю к окну и кричу им. Они тупо смотрят на меня и указывают пальцем. К ним подходит цыганский барон. Они показывают на мое окно, он что-то говорит им. При его словах они смеются и отворачиваются. На подводах большие ящики прямоугольной формы, с прочными веревочными ручками. Похоже, в ящиках ничего нет, судя по легкости, с какой словаки управляются с ними. Ящики сгрузили и сложили в углу двора. Цыгане заплатили словакам, поплевав на деньги для удачи, и словаки вернулись к своим лошадям. Щелканье кнутов затихает вдали. Вероятно, цыгане живут где-то в замке и выполняют какую-то работу. Я так думаю, потому что время от времени слышу приглушенный звук кирки и лопаты, но что бы там ни было, это, должно быть, связано с каким-то чудовищным злодейством.
Я вижу кого-то, вылезающего из окна графа. На нем мой дорожный сюртук, в котором я приехал сюда, а за спиной — тот самый жуткий мешок, который, как я видел, забрали те женщины. Никаких сомнений ни в его происках, ни в его наряде! Это его