Наконец, Тиель встречается с взглядом капитана.
— Я плохо подхожу для караульной службы.
— Ты будешь учить меня, как распоряжаться своими воинами, Тиель?
— Нет, сэр.
— Ты будешь выполнять приказ, пока я не велю иначе или чертов корабль не избавит меня от тебя, — Ликан вздыхает. — Твой послужной список дает тебе определенные поблажки, Тиель, как и рекомендация от капитана Вультия. Но не думай, что я потерплю неподчинение. Оран в моей власти. Мы — гарнизон, и стоим здесь по приказу примарха. Я не дам добро на миссию, которая отменяет это указание лишь потому, что ты считаешь себя выше его. Это не так. Здесь у нас Империум Секундус, сержант. Привыкай.
Тиель кивает, отдает честь и собирается уйти. Ликан переводит взгляд на свои отчеты, когда голос сержанта заставляет его замереть.
— Что такое Храм Ночи? — звук слабый, но Тиель слышит, как у Ликана перехватывает дыхание. Лицо капитана багровеет от гнева, когда он поднимает глаза.
— Где ты слышал это название?
— Просто вокс-болтовня, — Тиель указывает на доклады. — В скольких инфопланшетах говорится о постах прослушивания и сторожевых станциях в нашей зоне ответственности, с которыми мы потеряли контакт за последние месяцы, капитан? Это один из них прислал нам сигнал о Храме Ночи?
— Ты серьезно думаешь, что я это стерплю, сержант? Я знаю, что ты и другие ветераны пытаетесь найти общий язык с новобранцами, но я не…
— Я охотно предстану перед повторным порицанием, если вы пойдете на одну уступку. Сэр.
Ликан скрежещет зубами, однако сохраняет самообладание.
— Подозреваю, порицание для тебя уже мало что значит, сержант.
Тиель вопросительно приподнимает бровь.
— Итак… Посты прослушивания?
— Ты хочешь получить цель? Долг, Тиель? — Ликан хмурится, когда и без того тонкая завеса спокойствия, наконец, спадает. — Ты не знаешь ни того, ни другого. Я смотрю на тебя, Тиель, и знаешь, что я вижу? Что мы ошиблись, как легион. Требования Великого крестового похода были суровыми, однако нам требовались люди. Много людей. Наши стандарты, как бы строго мы ни старались их придерживаться, снизились. Думаю, это было неизбежно, что индоктринацию прошли менее пригодные новобранцы.
— Хотите сказать, я не должен был оказаться здесь, сэр?
— Верно.
— Тогда хоть в чем–то мы с вами согласны.
Ликан качает головой. Он улыбается, но в усмешке его сквозит презрение.
— Больше чем это, Тиель. Больше. Ты позоришь нас, позоришь легион. Никакой ты не Ультрадесантник. Ты — ошибка.
Тиель с каменным лицом кивает.
— Так что с постами прослушивания, сэр?
Капитан стискивает кулаки. Но вместо гнева, в его голосе звучит обреченность.
— Тебе повезло, что я не вправе назначать наказания. Хотя я бы с радостью сделал это. Однако в таком случае я бы и сам заслужил метку. Бери всех, кто пригоден к бою. Но я хочу предупредить — тебе разрешается выполнить лишь одну разведывательную миссию. Только добровольцы. Не забирай никого с действующей службы.
— Тогда кандидатов будет совсем немного, — бормочет Тиель.
— Так и есть. Ни в чем себе не отказывай. А теперь проваливай.
Дым щиплет глаза. В горле першит, и он к тому же потерял шлем. Тиелю требуется еще несколько секунд, чтобы понять, что он не мертв. Его болт-пистолет раскалился, и обжигает керамит перчатки, когда Тиель сжимает ладонь на рукояти.
Башня рухнула, превратившись в осыпавшиеся руины. Среди обломков видны тела — трупы их врагов, хотя некоторые еще двигаются. Оглушенные, они бредут в тумане из пыли, песка и сажи. Лежа на спине, Тиель открывает по ним огонь.
Инвиглион рядом с ним. Еще Венатор и Брахей. Тиель слышит, как Венатор кричит в вокс координаты, и понимает, что произошло.
На развалины башни обрушивается второй ракетный залп. От взрывов дрожит земля, они на краткий миг расцветают, прежде чем черный дым снова застилает свет. Слышится эхо пары отчаянных болтерных очередей, их дульные вспышки походят на пламенные звезды, а затем все заканчивается.
Инвиглион протягивает Тиелю руку, пока Брахей прикрывает их обоих.
— Идти можешь, сержант?
— Отзывай… всех…
Его голос хриплый и осипший, так что поначалу Тиель даже не признает его. Венатор поворачивается и оглядывает руины.
— Петроний говорит, что все чисто. Он выдвигается к нам.