Сам же стол, увы, подкачал – к немалому огорчению Малыша, на нём сиротливо ютились лишь несколько блюд с лёгкой закуской. Пива не было совсем, вместо него стояли тёмные бутылки старого гондорского, явно ещё довоенной закладки. Довоенной – значит, до вторжения Олмера, которое и считалось настоящей войной, в отличие от бесчисленных походов и сражений, что последовали за гибелью Короля-без-Королевства. Время оказалось разрезанным надвое – до войны и после. Нечего и говорить, что теперь времена «до войны» почитались истинным Золотым Веком.
Маршалы рассаживались – без спешки, соблюдая достоинство. Их оставалось теперь только шестеро.
Шестеро, подумал Фолко, глядя на пустующие вычурные кресла, похожие на королевские, только поуже и пониже, и тоже с гербами – кресла нобилей, павших в великой войне, предводителей роханских эоредов, конных отрядов. Из всех, кому случалось пировать в высоких залах Эдораса до битвы на Андуине и до Исенской Дуги, остался только один – старый Эркенбранд Вестфольдинг, прямой потомок того самого Эркенбранда, что сражался с ратями Сарумана в дни Войны за Кольцо.
Место напротив седого воителя пустовало, а дальше дóлжно было сидеть Брего, Третьему Маршалу Марки и командиру всех конных сотен. По давней традиции, титул Первого Маршала носил сам король; Вторым Маршалом становился его старший сын, но дети Эодрейда были ещё малы, и правитель Рохана в знак уважения к старику Эркенбранду, последнему из отцовских сподвижников, оставил прозвание Второго Маршала за ним, равно как и привилегию «восседать одесную короля и ближе всех остальных».
Третьего маршала видно не было.
Ещё дальше – по старшинству – полагалось сидеть остальным. Фрека, Четвёртый Маршал, Сеорл, Пятый. Молодой Хама, Шестой. Теомунд, Седьмой.
И дальше всех от владыки Эдораса, ниже остальных его Маршалов, скромно устроились наши друзья: хоббит Фолко, сын Хэмфаста, более известный в Рохане как мастер Холбутла; гномы Торин, сын Дарта, и Строри, сын Балина, по прозвищу Маленький Гном.
За столом поместилось бы четырнадцать человек, по шесть справа и слева, и ещё двое – в торцах. Король сидел в головах, напротив него – место старшего сына; остальные расселись по сторонам. Маршалов Марки осталось шестеро, и четыре кресла пустовали.
Никто не прикасался к расставленным блюдам; Маленький Гном скорбно закатывал глаза, ёрзал, покряхтывал, но протянуть руку не решался.
Маршалы молчали, и Фолко не мог понять, что случилось – ведь ещё совсем недавно они радовались вместе с остальным войском, с простыми роханцами, собравшимися в горной твердыне. Из-за их присутствия на торжестве? Да нет, этого не может быть – в походе они отлично ладили и с Фрекой, и с Сеорлом, не говоря уж о молодом Хаме.
Король Эодрейд, однако, не заставил себя долго ждать. Мажордом вновь звучно ударил посохом в пол, на сей раз – трижды, и Маршалы дружно поднялись – двери распахнулись, в покой стремительным шагом входил правитель Рохана.
Встали, само собой, и хоббит с гномами.
Владыка Эодрейд выглядел внушительно. Ему едва минуло сорок лет, и он был в расцвете сил; золотые, как и положено роханскому правителю, волосы ниспадали до плеч, глубокие серые глаза смотрели жёстко и пронзительно. Длинные усы опускались до подбородка – мода, перенятая у восточных племён, хотя в этом никто не хотел признаваться. Шрамы – лучшее украшение мужчины – пересекали лоб и левую щеку. Обычно король одевался подчёркнуто скромно, однако на праздниках роскоши его одежд могли бы позавидовать, наверное, сами короли Нуменора. И мало кто знал, что все эти украшения – золотое шитьё, алмазы, сапфиры, изумруды, бархат и парча – взяты взаймы у гномов, и королеве приходится ночами гнуть спину, вышивая плащи для торжественных выходов подземных правителей… Порой, не кичась короной, ей брался помогать Эодрейд, но об этом знало лишь несколько человек во всем королевстве, и невысоклик Фолко, сын Хэмфаста, был среди них.
– Садитесь, досточтимые, – махнул рукой правитель. – Не надо кланяться, поменьше церемоний, сегодня как-никак праздник. Садись, почтенный Эркенбранд, садитесь, Маршалы, и вы, мастер Холбутла, мастер Торин и мастер Строри. Рад видеть вас всех сегодня тут. Садитесь, угощайтесь. Яства скромны, но не требовать же большего с разорённого Вестфолда. Садитесь, я собрал вас не есть, а говорить.
Слуг нет, подумал хоббит, глядя, как Маршалы, переглянувшись, сами, без виночерпиев, наполняют кубки. Эодрейд отослал всех, кроме старого мажордома, который, всем известно, весьма туг на ухо.
Король поднял кубок.
– За нашу победу. Слава рохиррим, слава нашей доблести!
– Слава! – хором откликнулись гости.
Правитель Рохана пригубил вино, остальные, напротив, отпили на совесть. Старое гондорское теперь не вдруг увидишь, даже на королевском пиру.
С лихим стуком опустились обратно на стол серебряные кубки; серебряные, не золотые, золото ещё не нажито.
– Победа достигнута, – король не сел на трон, вместо этого подошёл к узкому окну-бойнице, держа в руках реликвию своего рода, чашу Тенгела. – И сегодня мы станем говорить о том, как вести войну дальше.
Интерлюдия 1
Воспоминания о будущем
Мглистый хребет, зима 1723–1724 годов
«Он оставил это Кольцо тебе, половинчик. Он знал, что вам нужно от него, и понял сам, в какую угодил ловушку, но было уже поздно».
Эти слова Санделло накрепко врезались в память хоббита. С их последней встречи, когда горбун отдал ему Мертвецкое кольцо, Фолко не находил себе покоя.
«Хочу, чтобы вы взяли то, что должны взять, и отнесли туда, куда должны отнести. Эта вещь не может дольше оставаться в нашем мире».
Он был прав, соратник Олмера. Ни сам Санделло, ни Олвэн, сын Олмера, не стали бороться за власть здесь, на дымящихся развалинах Арнора. Они уходили на восток, «за синие горы, за белый туман», как, наверное, спели бы гномы. Они уходили, оставив ему, Фолко, сыну Хэмфаста, величайшее сокровище и величайшее проклятие Олмера Великого.
… – Куда там идём дальше, в Мордор, верно? Тогда воистину нам не помешает добрый глоток!..
Маленький Гном разливал пиво.
– В Мордор, значит? Плёвое дело, лёгкое дело, – болтал он беззаботно, словно ужаса последних недель и дней и не существовало. – Только припасов, – он окинул взглядом тюки на смирно стоящих вьючных лошадях, – нам, друзья, едва ли до Мглистого хватит. А дальше уже самим выкручиваться придётся.
– Так что же, и впрямь в Мордор, Фолко? – сумрачно спросил Торин, ставя кружку. Он отнюдь не разделял весёлости Маленького Гнома.
Фолко невольно положил руку на сумку-зепь, повешенную ему на пояс Малышом. Там, внутри, дремало Мертвецкое кольцо… а может, не дремало, а, напротив, терпеливо ждало следующего, кто попытается овладеть волей и силой давно сгинувших Назгулов, в гордыне решив, будто способен сломить вложенное в них самим Сауроном?
Олмер верил, что он победит. Что его человеческая сила превозможет злобные чары давным-давно падших духов, сущностей, чуждых по самой