…Расставшись с посохом, он чувствовал себя более или менее терпимо только в первый день. А потом боль в сердце вернулась v тупая привычная боль, неизменное напоминание о приближающемся конце. И на сей раз она уже не желала отступать.

Он попытался бороться с ней — бесполезно. Как ни странно, легче оказалось покориться ей. И… старик спусти несколько дней словно б даже и привык к ней. Боль как будто придавала силы, старый волшебник смаковал картины воображаемой встречи с наглым и самодовольным юнцом, заканчивающиеся, как и положено, возвращением не только его посоха, но и всей былой силы; однако сперва ему предстояло добраться до летних поселков поури, и уговорить этот вздорный народец не отправлять его прямиком в праздничный котел, а все-таки сперва выслушать.

До границы владений поури старик добрирался еще целых три дня. Если так пойдет и дальше, мальчишка просто опередит его, скроется в глубинах Зачарованного Леса прежде, чем его настигнет справедливое мщение, о том, что юнец и впрямь мог полететь, старик старался не думать. Все-таки подобные чары даются не с первой, не со второй и даже не с третьей попытки.

Поури ловки и отважны, им не занимать звериной хитрости и чуткости, в лесу они когда-то тягались с самими эльфами v победить не победили, но и взявшие верх обитатели Зачарованного Леса умылись тогда кровью, однако, несмотря ни на что, старик все-таки заметил карликов первым. Их секрет таился в зарослях густого орешника, на высоком, далеко вдвинувшемся в степное море взлобке — ни один глаз, даже эльфийского траппера, не смог бы разглядеть тройку вооруженных неподъемными засадными самострелами карликов, а вот старик смог v по отблеску солнечного луча на любопытном глазу, слишком плотно прижавшемуся к бойнице в плетеной стене засидки.

Старик остановился и поднял руки. Даже и лишившись силы, он всей кожей ощущал упершиеся в него полетные пути тяжелых арбалетных стрел, каждая из которых способна пробить насквозь троих таких, как он. Поури специально делали настолько тяжелые арбалеты, за «бегство с оставлением оружия на поле бранном» полагалась медленная и мучительная смерть в неспешно засасывающую жертву болоте, и потому секрет не мог ни спасаться бегством, ни бросать оружие. Им оставалось только сражаться.

— Эй, опусти руки, маг, — хриплым баском сказали наконец из зарослей. — Сказывай, зачем пожаловал?

— С Барри потолковать хочу, — невозмутимо, как ни в чем ни бывало, откликнулся старик.

— С Барри? — донеслось до него. — Уй, едва ль, едва ли. Барри таких как ты, не жалует.

— Знаю, — ответил старик. — Вот я и хочу, чтобы с этого момента стал бы жаловать.

— Тогда ступай, — дозволили из секрета. — Тропы наши ты и так знаешь, обойдешься без провожатого, сейчас каждый стрелок на счету…

— А что, неужто ж война? — старику не нужно было разыгрывать удивление. Поури, конечно, воевали всегда и со всеми, в простодушии своем, что граничило с дикостью, признавая достойным времяпрепровождением одну лишь войну, но с дикого, пустынного юга, где не прокормиться и где не посеешь хлеб, карлики врагов обычно не ждали.

— Война, — подтвердил голос, твердо, не по-людски выговаривая слова. — Война, человече.

— И с кем же воюете? — полюбопытствовал бывший волшебник, поскольку сам поури, кроме этого факта, больше ничего сообщать явно не спешил.

— Разве ты поможешь, маг? Ты ведь с Утеса Чародеев. И у тебя нет посоха. Ты его отдал. Так зачем ты нам теперь?

— Отчего ж ты не стреляешь в меня, а тратишь время на разговоры? — старик гордо вскинул подбородок. — Выдаешь свой секрет… не по уложению воинскому это.

— Оттого, что маг навсегда остается магом, даже и без посоха, — прогудели в ответ. — Мы, поури, знаем, что такое честь. Это вы, люди, о ней забыли…

Старик хотел было ответить, но вовремя прикусил язык. Спорит с поури сейчас и напоминать ему, что вспарывать животу пленным беременным женщинам и распинать девственниц вниз головой на заборах — обычные развлечения поури в захваченных на время деревнях — как-то не слишком вяжутся с понятиями о чести, явно неблагоразумно и ни к чему. Потому что последним аргументов в подобном споре станет прилетевшая арбалетная стрела, толстая, словно вертел, пробивающая даже быка.

— Так что ж, ты мне так и не ответишь, храбрый воин?.. Тогда, с твоего позволения, я пойду дальше. Мое дело не терпит отлагательств. Полагаю, Барри со мной согласится, ну, а если не согласится— — старик как можно выразительнее