– Смотри. – Ах Тонг сорвал с куста алый цветок, протянул его Георгине: – Только что распустился. Знаешь, как он называется?
Георгина кивнула:
– Бунга райя. – Ее рот освободился от камешков, язык развязался. – Китайская роза. Цху йин. Или гибискус.
– Очень хорошо. – Ах Тонг обрадованно рассмеялся. – Возьми, это тебе.
Он осторожно положил цветок в подставленную пригоршню Георгины, где цветок едва помещался. Она зачарованно разглядывала пестик, облепленный золотой пыльцой, и чувствовала мягкие прикосновения лепестков.
– Спасибо, – блаженно шепнула она.
Обычно Ах Тонг никогда ничего не срывал в своем ухоженном саду; последний букет он срезал когда-то для мамы.
Погруженная в созерцание цветка, она отвернулась и осторожными шагами пошла в глубину сада.
Пылающие факелы освещали огромный храм, воздвигнутый тысячи лет назад. В игре теней и света на колоннах вспыхивали узоры и таинственные надписи. Высеченные из камня демоны, фигуры богов и причудливые химеры неистовствовали на стенах в дикой смертоносной пляске.
– Смотрите, – шептала она, и голос ее от напряжения становился низким и хриплым, – я несу вам священный огонь.
Она сосредоточенно несла перед собой золотую чашу, в которой пылало живое и сильное пламя. Одно неосторожное движение, поспешный шаг или глубокий вздох – и священный огонь, означающий вечную жизнь, погаснет. Навеки. Но недаром она избрана богами жрицей огня. Так обдуманно, так осторожно она делала один торжественный шаг за другим, приближаясь к великой святыне богов, что все ожерелья, что были на ней, ни разу не звякнули. Даже ее облачение не издавало ни шороха.
Ах Тонг провожал ее глазами. Георгина царственно вышагивала мимо живой изгороди из бамбука вдоль синих гроздьев дикого гелиотропа, ее тонкие ножки были похожи на журавлиные, когда птица бродит по мелководью. Кустистые брови Ах Тонга озабоченно сомкнулись над переносицей – ветер донес до него обрывки детского шепота. Георгина медленно опустилась на колени перед мангостаном с развесистой кроной и поднесла дереву цветок гибискуса как жертвенный дар.
Эта девочка была погружена в мир мечты гораздо глубже, чем ребенок обычно бывает захвачен игрой. Как будто лишь там она могла быть свободной и беззаботной. Лишь там забывала печаль, что омрачала ее глаза с тех пор, как не стало мэм.
– Бедное дитятко, – пробормотал Ах Тонг и в который раз погоревал о чудесной дочке туана Финдли.
От искрового разряда молнии каменный храм задрожал и зашатался, а следующий голубой разряд разрушил его. Георгина подняла голову и зачарованно замерла, следя за двумя бабочками, порхающими одна подле другой, созданиями из небесного шелка, пловцами в океане из света и воздуха.
Она провожала их взглядом до тех пор, пока они не упорхнули прочь над огненными язычками гордых лилий канны, потом вскочила. Запрокинув голову, закрыла глаза и раскинула руки. Она вообразила себя крошечной и невесомой, а за спиной у себя – два переливчатых полупрозрачных крыла, и пустилась бежать. Все быстрее и быстрее, устремляясь вверх, к облакам, чувствуя в груди ликование и готовясь в любой момент оторваться от земли.
Из туч полетели первые капли, она ощутила их кожей лица, дождь усиливался, капли собрались в холодящие ручейки, сбегающие на ее вспотевшую от беготни шею. Она с ликованием жмурилась навстречу дождю, скакала и кружилась по траве и бежала дальше, к морю, которое пенилось и бушевало по ту сторону садовой стены. К тому темнеющему пятну, которое лишь вблизи превращалось в густые заросли кустов и деревьев.
Неукрощенный кусочек природы, заколдованный и всеми забытый, над которым качали перистыми лапами, будто благосклонно кивали, пальмы. Здесь было ее царство, только ее одной, Георгины, и никто никогда не забредал сюда. Даже Семпака – она верила, что между корней деревьев живут злые духи.
Дождь барабанил по листьям. Георгина протиснулась сквозь заросли. Застоявшийся воздух накрыл ее как мокрым разогретым платком. Пахло дождем и сырой листвой, промокшим песком и красной землей, и повсюду витал дурманящий аромат диких орхидей, которые светились в сумеречном свете цветными звездами.
Это были ее джунгли, где она временами выслеживала, не крадется ли где тигр-людоед, или заклинала волшебную белокожую королеву кобр, или подстерегала серебристого единорога, который унес бы ее на себе в далекую сказочную страну.
Но самым восхитительным в этом тайном уголке сада был пустой дом, павильон, его кирпичное основание окружал густой подлесок, настолько разросшийся, что дом, казалось, плыл по зеленому морю.
Дом был замком, куда Георгина поселила фею. Старый господский дом, в котором водились и привидения. Необитаемый остров Робинзона. Дворец раджи. Пиратский притон.
Построенный папой для мамы как настоящий дом, павильон тремя своими ветхими стенами жался к зелени. А в сторону моря был повернут открытой верандой, и шершавые, зазубренные скалы, внедренные в живую изгородь с красными цветами у самой стены ограды, служили Георгине то наблюдательным пунктом в пиратском гнезде, то маяком, а то и самой высокой горой Земли, на которую полагалось взбираться в минуты большой опасности.
Георгина вспрыгнула на веранду, молниеносно перебрав босыми ногами ступени. Покоробленные доски скрипели, и трава, проросшая сквозь щели, щекотала лодыжки. За порогом Георгина ощутила знакомый запах сырости, соли и прелой ткани, под которой дотлевало что-то сладковато гниющее.
Природа давно приняла в себя дом-павильон, владея им наравне с Георгиной. Лишайником затянуло кровлю и стены, словно чешуйчатой шкурой ящера. Деревья и кусты просунули в окна свои зеленые руки, затемнив обе комнаты и погрузив их в сине-зеленый мерцающий свет затонувших миров. Углы, куда забились заплесневелые шезлонг и шкафчик с остановившимися часами, были покрыты мхом, а ветер и волны, в сезон муссонов часто перехлестывающие через стену ограды, состарили камень и древесину. Как будто недолгие годы растянулись здесь на века – в этом месте они и впрямь заключали в себе каплю вечности.
Песчинки на полу скрипели при каждом ее шаге – Георгина обходила вокруг стола и стульев, и белая корочка соли, которую море оставляло здесь при своих посещениях, хрустела. Вдруг Георгина остановилась, широко раскрыв глаза и задержав дыхание.
Стали слышны лишь рев волн и шум дождя, проникающего сюда сквозь худую кровлю.
Она растерянно разглядывала фигуру, неподвижно, подобно тени, лежащую перед ней. Это сон? Или явь… Ноги ее порывались бежать. Или позвать на помощь Ах Тонга? Но она не могла сдвинуться с места. Сильное волнение и темный ужас сковали ее… Она не заметила, как присела и опустилась коленями на пол.
Человек, скрючившийся возле нее, не был ни мужчиной, ни мальчиком, а был скорее подростком. Может быть, такого же возраста, как бой Три, заботой которого было чистить до блеска папину обувь. Мальчишка-подросток был худ, хотя не так, как Ах Тонг; удлиненный сноп острых локтей и коленок, жилистых голеней и слишком крупных ступней. На медно-коричневой коже его голого