Так как в обычную «Угадайку» невозможно играть вдвоем, мы с мамой изобрели «Честную угадайку». Один человек рисует картинку, а другой честно пытается угадать, что это. Если твоя догадка верна, противник получает очки.
Я смотрю на нее прищурившись.
– Мы сыграем в скрабл, и сегодня я выиграю, – заявляю уверенно, хотя у меня нет ни единого шанса. За все годы игры в фонетический скрабл, или «фанэтичиский скрабл», я ни разу не обыграла маму. В последнюю игру я была близка к победе. Но потом она повергла меня на последнем слове, взяв тройные очки.
– Ладно. – Мама с притворным сочувствием качает головой. – Все, что захочешь. – И снова закрывает глаза, чтобы послушать мое сердцебиение.
Оставшуюся часть утра мы печем мой ставший традиционным именинный торт – ванильный бисквит с ванильной глазурью. После того как бисквит остывает, я украшаю его невозможно тонким слоем глазури, которой еле-еле хватает на то, чтобы покрыть торт. Мы обе любим бисквит и совсем не любим глазурь. Потом оставшейся глазурью я рисую на торте восемнадцать ромашек с белыми лепестками и белой сердцевиной. На боках торта изображаю белые занавески.
– Идеально. – Мама заглядывает мне через плечо, когда я заканчиваю работу. – Как и ты сама.
Я поворачиваюсь к ней. Она улыбается мне широкой горделивой улыбкой, но в глазах у нее блестят слезы.
– Какой трагизм, – говорю я и выдавливаю остаток глазури ей на нос, отчего она начинает смеяться сквозь слезы. Ну, правда, обычно мама не настолько эмоциональна, но мой день рождения всегда действует на нее именно так – она становится плаксивой и веселой одновременно. А если она плачет и смеется, тогда и я делаю то же самое.
– Знаю, – отвечает она, беспомощно вскидывая руки. – Я ужасно жалкая. – Она сгребает меня в охапку и крепко прижимает к себе. Глазурь перебирается мне на волосы.
Мой день рождения – единственный день в году, когда мы обе необыкновенно остро осознаем, что я больна. В этот день начинаешь ощущать течение времени. Еще один год прошел под знаком болезни, и в обозримом будущем нет никакой надежды на исцеление. Очередной год без всех этих нормальных для подростка переживаний: обучения в автошколе, первого поцелуя, выпускного, впервые разбитого сердца, первого ДТП. Очередной год, который моя мама провела исключительно в работе и заботах обо мне. В любой другой день гораздо легче не замечать, как много вещей проходит мимо.
Сегодня мне немного труднее, чем в прошлые дни рождения. Возможно, потому, что теперь мне восемнадцать. Технически я теперь взрослая. Я должна бы уехать из дома, отправиться в колледж. А мама – страшиться синдрома пустого гнезда, то есть родительской депрессии. Но из-за ТКИН я никуда не еду.
Позже, после ужина, мама вручает мне чудесный набор акварельных карандашей, который уже несколько месяцев значился в моем списке желаний. Мы идем в гостиную и, поджав ноги, усаживаемся перед кофейным столиком. Это тоже часть нашего праздничного ритуала. Мама зажигает свечу в центре торта. Я закрываю глаза и загадываю желание. А потом задуваю свечу.
– Что ты загадала? – спрашивает она, как только я открываю глаза.
На самом деле единственное, чего можно пожелать, – это волшебное исцеление, которое позволит мне вырваться на волю, как дикому зверю. Но я никогда не загадываю такое, потому что это несбыточно. Все равно что пожелать, чтобы русалки, драконы и единороги существовали в реальности. Обычно я загадываю какое-нибудь более исполнимое желание, которое не опечалит нас обеих.
– Чтоб был мир во всем мире, – отвечаю я.
Съев три куска торта, мы начинаем играть в фонетический скрабл. Мне не одержать победу. Я даже не близка к ней.
Мама находит удачное место на поле и ловко использует все свои семь букв, выкладывая ПОКАЛИПСИС.
– Что? – недоумеваю я.
– Апокалипсис, – говорит она, и в ее глазах пляшут лукавые искорки.
– Нет, мам. Не выйдет. Я не могу это признать.
– Сойдет. – Вот и весь ее ответ.
– Мам, тебе нужна еще одна «A». Без нее никак.
– Покалипсис, – произносит она вслух для большего эффекта, показывая на буквы. – Все складывается.
Я качаю головой.
– ПОКАЛИПСИС, – не унимается она, медленно растягивая слово по буквам.
– Боже, а ты упертая, – говорю я, поднимая руки. – Хорошо, хорошо, так и быть.
– Да-а-а-а-а! – Она победно вскидывает кулак и смеется, записывая свои очки; теперь ее невозможно обыграть. – Ты так и не поняла, в чем суть этой игры. Здесь главное – убедительность.
Я отрезаю себе еще один кусок торта.
– Это была не убедительность, – говорю, – а жульничество.
– Какая разница, – парирует мама, и мы обе смеемся.
– Можешь победить меня завтра в «Честной угадайке», – предлагает она.
После того как я окончательно проигрываю, мы садимся на диван и смотрим наше любимое кино, «Молодой Франкенштейн». Оно – тоже часть нашего праздничного ритуала. Я кладу голову маме на колени, она гладит меня по волосам, и мы смеемся над одними и теми же шутками, смеемся так же, как смеялись много лет подряд. В целом не такой уж и плохой способ отметить свой восемнадцатый день рождения.
Все одно и то же
КОГДА КАРЛА ВХОДИТ В МОЮ КОМНАТУ следующим утром, я читаю, сидя на своем белом диване.
– Feliz cumpleaños[2], – нараспев произносит она.
Я опускаю книгу.
– Gracias[3].
– Как прошел день рождения? – Она начинает распаковывать свою медицинскую сумку.
– Мы отлично провели время.
– Ванильный бисквит с ванильной глазурью? – уточняет она.
– Конечно.
– «Молодой Франкенштейн»?
– Да.
– И ты проиграла в той игре? – спрашивает Карла.
– Мы довольно предсказуемы, да?
– Не обращай на меня внимания, – смеется она. – Я просто завидую вашим с мамой отношениям.
Она берет мой вчерашний листок контроля самочувствия, быстро просматривает мамины отметки и прикрепляет к планшету новый лист.
– Моя Роза даже минутку не удосуживается мне уделить.
Роза – это ее семнадцатилетняя дочь. По словам Карлы, они с дочерью были очень близки, пока не победили гормоны и мальчики. Мне сложно представить, что такое может случиться в нашей семье.
Карла садится рядом со мной на диван, и я протягиваю ей руку для того, чтобы она надела манжету. Она бросает взгляд на мою книгу.
– Снова «Цветы для Элджернона»?[4] – спрашивает она. – Разве ты не плачешь от этой книжки?
– Когда-нибудь не заплачу, – говорю я. – И я не хочу пропустить этот день.
Закатив глаза, Карла берет мою руку. Мой ответ и впрямь довольно легкомысленный, но я задумываюсь над своими словами. Может быть, я все еще питаю надежду, что однажды, когда-нибудь, все изменится.
Жизнь коротка™
Отзыв со спойлером от Мэделайн
«ЦВЕТЫ ДЛЯ ЭЛДЖЕРНОНА», ДЭНИЕЛ КИЗ
Осторожно, спойлер: Элджернон – это мышь. Мышь умирает.
Вторжение инопланетян, часть вторая
Я КАК РАЗ ДОБРАЛАСЬ ДО ЭПИЗОДА, где Чарли осознает, что его может ждать такая же участь, как и мышь, когда снаружи внезапно раздается громкий рокочущий звук. Мои мысли тут же устремляются