По тому, каким тоном говорил с ним Лимонов и как он смотрел на него, Костиков предположил, что тот осведомлен не только о его прилете в столицу, но, скорее всего, и о неприятностях.
— По правде говоря, мои мысли заняты совсем другим, — вздохнул Костиков.
— Так что все-таки у тебя произошло? — спросил Лимонов, понимая, что настало время для откровенного разговора.
— Здесь не самое подходящее место для беседы, давай отойдем в сторонку, — предложил Костиков.
Костиков с тяжелым вздохом распрямил плечи. Он словно бы старался взбодриться перед началом заведомо проигранного поединка.
— У меня неприятности, дружище, и очень крупные… — обреченно произнес он. — Я бы мог сказать, что прилетел в Москву чисто по личному делу, но это не так. — Костиков неловкими нервными движениями теребил ручку кейса, чем обратил на него внимание Лимонова.
— Верю, иначе ты не стал бы прилетать сюда по одному из своих фальшивых паспортов, — проявил свою осведомленность Лимонов.
— Ты и об этом знаешь?
— Я ведь сказал, что моя служба работает на «отлично».
Лимонов говорил с такой уверенностью, что Костиков подумал, что это именно его люди следили за ним во время встречи с Валдаем.
— Твои люди следили за мной? — решился спросить он.
— А что?
— Дело в том, что я засек одного из них, — признался Костиков.
— Вот как? — Лимонов откровенно удивился, потому что знал наверняка: никто из его подчиненных за Костиковым не следил.
— Вернее, не я, а люди того, с кем я встречался. — Он снова понизил голос до шепота. — Знаешь, мои прежние опасения подтвердились, — сказал он так, словно хотел вызвать к себе сочувствие.
Несколько сбивчиво Костиков начал рассказывать о том, что с ним произошло. Он старался не упустить ни одной подробности. Лимонов слушал внимательно и ни разу не перебил старого приятеля.
Чем глубже Лимонов проникал в суть проблемы, с которой Костиков наведался в столицу, тем больше у него росла тревога по поводу исхода предстоящих выборов. Ведь он был заинтересован в их результате не меньше самого Костикова. Поэтому он неодобрительно отнесся к решению обратиться за помощью не к нему, своему старинному приятелю, а к криминальному авторитету. Затея с губернаторскими выборами и прежняя предвыборная игра в пользу Костикова рушились на глазах. Возможности получения солидной прибыли, которую он рассчитывал получить благодаря финансовым вложениям Осиновского, резко упали.
— Я знаю, я подвел тебя и Осиновского, — угадав, о чем думает Лимонов, сказал наконец Костиков. — Но ведь не все потеряно, время еще есть. До выборов остался почти месяц.
— Олег, тебе не кажется, что ты сейчас занимаешься самоуспокоением? — упрекнул Лимонов приятеля.
Костиков не выдержал его взгляда и виновато потупил взор. Ему нечего было ответить бывшему сокурснику.
— Как только ты получил эту злосчастную кассету, тебе следовало немедленно поставить меня в известность, — наставлял его Лимонов. — Теперь своим необдуманным поступком ты не только поставил выборы под угрозу срыва, но и подвел меня. Что скажет Осиновский, когда узнает, что ты возобновил связи с криминальным миром? Это же было главным условием сделки. Не знаю, Олег, как хочешь, но я должен сказать: «Это был опрометчивый шаг».
— А как бы ты поступил на моем месте? — выдвинул взаимный упрек Костиков. — Кто, по-твоему, знает лучше криминальный мир, как не сами представители этого мира? Кроме того, они умеют хранить чужие тайны. Уж в этом будь спокоен. Вот почему Валдай — моя единственная надежда.
— Возможно, но лишь до поры до времени, — сказал на это Лимонов. — Ни я, ни ты, ни кто-либо другой не может сейчас дать стопроцентной гарантии, что тебя во время встречи с Валдаем не снимали на пленку… Кстати, а где она?
— Я оставил ее Валдаю, — ответил Костиков.
Лимонов разочарованно покачал головой.
— Снова опрометчивый шаг с твоей стороны, — заметил он. — А что если Валдай и не собирается заниматься твоим делом? Что если он найдет на кассету такого покупателя, который выложит сумму вдвое больше твоей?
— Валдай и не собирался заниматься этим делом, — ответил Костиков. — Он сразу предупредил меня об этом. А насчет опрометчивости… Знаешь, тебе это может быть неизвестно, но Валдай давно и довольно успешно справляется с обязанностями третейского судьи в криминальном мире. И вряд ли он на этот раз захочет испортить свою незапятнанную репутацию. С этим в их среде весьма строго.
— Если Валдай не собирается заниматься твоим делом, то тогда кто им займется? — поинтересовался Лимонов.
— Он назвал мне только имя, но я никогда не видел и, надеюсь, не увижу этого человека, — ответил Костиков. — Он отставник, бывший офицер. Валдай сказал, что на него можно положиться. И если этот человек действительно имеет те качества и свойства характера, которые мне описал Валдай, он способен выполнить нелегкое задание.
— Вот как!? И кто же этот удалец?
— Его зовут Борис Рубцов.
— Как ты сказал? Борис Рубцов? — Лимонов не сумел скрыть своего удивления. «Слишком неожиданные повороты в событиях преподносит иногда жизнь», — подумал он.
Костиков удивился:
— Ты с ним знаком?
Стараясь скрыть смущение, Лимонов лихорадочно соображал, стоит ли раскрывать карты перед Костиковым после всех тех дурацких поступков, которые тот совершил за последнее время. Да, он знал майора Рубцова по Афганистану и Чечне. В Афганистане он зарекомендовал себя как настоящий боевой офицер, да и в Чечне он был самым честным и принципиальным. В Афганистане Рубцов командовал десантной ротой. Там его прозвали Комбатом. С тех пор это прозвище к нему так пристало, что многие сослуживцы давно не упоминали его настоящего имени.
— Полагаешь, я обязан знать всех отставников Советской Армии? — постарался уйти от прямого ответа Лимонов. — Я же военный прокурор.
Но его слова показались Костикову неубедительными. Он ощутил неискренность в словах Лимонова.
— Ты его не знаешь? — как будто с упреком переспросил он.
— Возможно, наши жизненные дороги где-нибудь и пересекались, — уклонился от прямого ответа Лимонов. — Но то, что личного знакомства с этим человеком я не водил, это точно. Просто фамилия довольно благозвучная и вместе с тем редкая.
Костиков не стал больше расспрашивать Лимонова.
На самом деле, услышав фамилию Рубцов, Лимонов предался воспоминаниям. Он хорошо запомнил майора Бориса Рубцова — волевого, решительного командира роты десантников, в то время еще капитана. Командира отделения сержанта Порубова, белобрысого парня из Смоленска, привлекли к суду военного трибунала. Душманы обстреляли караван, погибло много солдат и офицеров из нового пополнения. Отделение входило в состав подразделения Рубцова и тогда прикрывало всю колонну. Никто не осмелился сказать даже слова в защиту парня, чья вина состояла лишь в