Я, в принципе, ни о чём таком не думал, пока в начале 1972 года, в семнадцать лет, не попал на медкомиссию по приписке. В школе мальчишки знали – в армию положено идти, если не был, значит, ущербный. Или умный, в институт попал, тогда оно понятно. В семнадцать лет я вымахал здоровым жлобом. Приятели ласково кликали Кабаном, Шкафом или Шифоньером. Год я отходил в секцию бокса, три года занимался самбо, за школу бегал на лыжах и кросс. Самый сладкий клиент военкомата. Бери такого, тут даже думать нечего. Ан нет! Они посмотрели карточку из поликлиники и отправили по врачам.
Стайка парней босиком, в одних трусах, ходила по кабинетам. И ведь не мёрзли. Нам мерили рост, взвешивали, заставляли дышать в шланг, чтобы измерить объём лёгких. У окулиста мы читали буквы в таблице для проверки остроты зрения, в альбоме разглядывали пятнышки, складывающиеся в цифры. Кто их не видел, того объявляли дальтоником. Правда, в армию таких всё равно брали.
Когда ждали очереди перед кабинетом психиатра, выясняли у только вышедших, о чём там спрашивают. Один рассказал:
– Меня спросили: «Что общего между птицей и человеком?» А я им отвечаю: «Оба какают!» Гы-гы!
Другой кивнул и авторитетно поставил диагноз:
– Стройбат. Где-нибудь за Уралом.
– С чего бы вдруг?! – возмутился рассказчик.
– Знаешь, почему в армии не играют в КВН? Весёлые по одну сторону Урала, находчивые по другую. А раз ты ещё и приколист, то будешь в стройбате лёд колоть.
Когда меня вызвали, доктор выяснять ничего не выяснял и ни о чём не спрашивал, сразу сказал, что придётся десять календарных дней отлежать в больнице. Там решат – гожусь в армию или нет. Я попытался было заикнуться, дескать, полностью здоров, но врач понимающе кивнул:
– Вот там это и подтвердят.
Прочие врачи ничего такого не нашли. В конце концов нас отпустили, только некоторым велели прийти повторно. Меня же сразу обрадовали, сказали, офицерское училище мне точно не светит, хоть я туда и не просился. Вот если хочу получить направление от военкомата на автокурсы в ДОСААФ, то зря. Зато на курсы радиотелеграфистов меня тоже не пошлют. С таким диагнозом в армии вообще делать нечего. Хотя, конечно, в больнице полежать придётся, но даже если вдруг случайно скажут «годен», ни в одно нормальное место таких не посылают.
Подсуропила мне мама. Главное, вернуть ничего нельзя – я же с четвёртого класса с головой наблюдаюсь, значит, по-любому придётся проверяться в психушке.
Из диспансера ещё вызвали на консультацию. Лечащий врач у меня не изменился, хотя я опять был прописан в коммуналке. Другой, понятно. У бабушки стало плохо со здоровьем, вот она и прописала меня к себе, чтобы площадь не пропала. Дело было сложное, пришлось походить по кабинетам районных инстанций, однако увенчалось успехом. Когда бабушка умерла, я остался прописанным в её комнате. Жить там не жил, но приезжал часто.
Так вот, Лев Аронович, психиатр, ведущий меня с четвёртого класса, когда я пришёл на приём, объяснил, что миновать больницу нельзя, без неё мне просто не выдадут приписное свидетельство. Однако при правильном поведении лежать придётся всего один раз, затем получу освобождение и дальше уже буду жить спокойно. Деваться некуда, пришлось соглашаться на обследование.
В начале марта позвонили, велели в понедельник утром явиться с документами. Причём надо рассчитывать ровно на десять дней, раньше не отпустят, но и позже не задержат. Больница, понятно, была психушкой, самой старой из московских. «Матросская тишина». Забор к забору с тюрьмой. Возмущаться и отказываться ложиться бесполезно. Дело не в том, что в армию заберут или нет, в любом случае приедет скорая, и всё едино тебя туда отвезут.
Раз делать нечего, то и делать ничего не надо. Хорошо, что не в каникулы забирают, можно от школы отдохнуть. С оценками у меня нормально, твёрдый хорошист. Наверное, мог бы быть отличником, но уроки делать ленюсь. По математике и физике давно перерешал все задачи до конца десятого класса. Задачник Зубова – Шальнова отработал полностью. Перельмана читаю запоем, а вот с остальными предметами немного хуже, приходится заставлять себя делать домашку.
Причём на секцию хожу с удовольствием, а за уроки сесть сил нет. Ефремова глотаю запоем, а про Иудушку Головлева и Раскольникова с Базаровым читать не могу. В музыкальную школу мама чуть не пинками загоняла, а в школе на праздниках играю с удовольствием. Ксилофон, который от Славки остался, мне сразу не понравился. До девятого класса с ним мучился!
Шиза
Вместе со мной на обследование явилось трое таких же допризывников. Нас переодели в больничные пижамы и распределили по палатам. Отделение диагностическое, «острых» пациентов здесь не держат. Если у кого появляются странности, тех сразу отправляют в другой корпус.
В палате шестеро. Из допризывников я один. Спрашивать про причины нахождения здесь не принято, а у некоторых даже опасно – обидятся.
Моё достояние на ближайшие десять дней – заслуженная железная койка с полосатым ватным матрасом и тумбочка на двоих. Одеяло, подушка. Постельное бельё. Изрядно застиранное, с большими чёрными блямбами больничных печатей, но чистое. Вафельное и простое полотенца.
Мужики в палате просветили про распорядок дня. Рассказали, что кормят не очень, с куревом совсем беда. В магазин не отпускают. Однако если подлизаться к медперсоналу, то могут звать на помощь в отделение этажом ниже. А там санитарки в благодарность и курева купят, за твои, понятно, и дополнительный хавчик организуют. В том отделении бабульки с маразмом лежат, едят мало. У них и хлеба, и супа, и гарнира изрядно остаётся, можно подхарчиться.
Только застелил постель, позвали к врачу. Всех поступивших сегодня собрали. У одного было сотрясение мозга, случайно с лестницы упал. Вылечили, но зачем-то на учёт поставили. Другой подмигнул и зашептал, что от армии откосить хочет, институтские учебники по психиатрии читал, будет притворяться параноиком. Третий просто эпилептик. Я про себя сказал, что полностью здоров. Стукнутый зашёл в кабинет, мы сидим, болтаем. Тот, который симулянт, начал объяснять, что ему в армии делать нечего, и уж если он сюда пробился, то будет пользоваться случаем, выбивать себе нужный диагноз. Вторым вызвали меня, задали пару вопросов и отправили в палату.
В обед кормили так себе. Жидкие щи с малюсеньким кусочком мяса. Разваливающаяся котлета, тушённая в томатном соусе, с блёкло-синеватым, водянистым пюре. Видать, вместо молока мятую картошку разбавляли той же водой, в которой её варили. Стакан компота из сухофруктов. Хлеб серый, который