— Таскай побыстрей, увечный! — подогнал Женьку Степан. — Воды много надо. Бабы сегодня совет держать будут. Тут на один самовар вёдер шесть надо. Не говоря о том, что и стол накрыть. Что за культю держишься?
— Да нет, ничего, — стушевался Женька, прикрывая ладонью вырост на культе.
Его самого тревожил этот вырост, появившийся не так давно, но всё больше напоминавший ладонь. Не дай Бог действительно. И за меньшее из деревни прогоняли. В деревне непонятки не нужны. Если проявляются всякие способности, не присущие людям, сразу вон. В прошлом году совсем маленького пацанёнка лет десяти выгнали только за то, что один глаз налево, а другой вверх и падучая часто. А младенца, что у Надюхи родился, сразу умертвили. Хвост у него был. И не помогло, что Надюха в совете деревни состояла. А тут, похоже, кисть опять вырастает. Это точно никому не понравится.
— Жека! — раздался голос от крыльца. — Иди. Бабы на совет зовут.
А вот это совсем не хорошо. Если на совет мужика зовут, это всегда не к добру. Бабы, они, обычно, проблемы сами решают. А если мужчину подтягивают — это уже тревожный знак. Не нужен мужик на совете.
Вот, как накаркал. Сидят вокруг стола. Все напыщенные, суровые. И взглядом, словно насквозь просвечивают. Слыхал Женька про какие-то приборы, что были до Ужаса. Типа, заходишь в кабинку, а он все твои внутренности показывает. Только, вот куда показывает и что за кабинка такая, не ясно. Но, вот именно так и смотрят.
— А покажи-ка нам культю свою, — ничего хорошего не предвещающим голосом произнесла Степанида.
Да что прятать-то? Вот она. Женька вытянул вперёд обрубок руки и помахал перед бабами.
— По новой отрастает, — диагностировала Настасья.
— Ну да. Мутант, — поддержала подругу Оксана.
— Погодите, — возмутился Женька. — Какой я мутант? Я с вами в одной деревне много лет, а вы мне тут такое обвинение?!
— Кто же тебе виноват, что ты так умело скрывался? — резюмировала Степанида. — Я, бабоньки, так мыслю: изгнание.
— Конечно изгнание! — поддержала её Аглая. — Не хватало ещё у нас таких уродов.
Остальные бабы, хоть и не высказались, но тоже поддержали своих товарок. И ни одного взгляда не то что поддержки, но, даже, просто жалости или участия. Проголосовали и вычеркнули.
— Я надеюсь, что ты понял, — проговорила Степанида. — У тебя время до утра. Если не уйдёшь — поднимем на вилы.
Ну да. Понятнее некуда. Хотя, обидно. Из-за какого-то выроста вот так выгнать? Но против баб не попрёшь. Спасибо ещё, что до утра время дали. На вечернем молебне волю совета провозгласили, так что даже родители с опаской косились на Женьку, когда он собирал котомку. Да что там собирать-то было? Ну, мыло с зубным ёршиком из щетинок бобра — само собой. Одёжку какую-никакую, да поесть на первое время. Снаряжение, лесу необходимое — само собой. Как и оружие и инструмент всякий. Вот и все сборы. В одиночестве перекусил на дорожку и на выход.
Вообще-то, на ночь глядя из деревни не выходят. Ночью в лесу всякое может быть. И волколаки на охоту выходят, и сыть неосторожную жертву поджидает, а возле водоёмов и вообще жуть: водяной караулит. Только поближе подойдёшь, вмиг на дно утащит. Но, срок даден. До утра. А то, что утром, если он в деревне останется, на вилы поднимут, это к бабке не ходи. Так и сделают. То, что уйти дали, и на том спасибо. Вон, в Збруевке, как только в мутации заподозрят — сразу на костёр. Так что Степаниде в ноги кланяться за доброту надо.
Пока светло, Женька старался отойти как можно дальше от деревни. Ночью-то, какое хождение? Самоубийство одно. И речь не только о хищниках. Тут в темноте можно и ноги переломать и глаза выколоть. Значит, надо отойти подальше, забиться куда-нибудь под корни и переждать до утра. А утром уже дальше идти. Куда? А кто его знает. Вот найдёт Женька место для ночлега, а там и подумает. Но к людям выходить нельзя. Это однозначно. Не все такие добрые, как Степанида. Не зря Женьке Збруевка вспомнилась. Тут таких пруд пруди. Не костёр, так кол или петля. Всё едино. А жить-то хочется.
Уже почти стемнело, когда Женька нашёл неплохое место для ночлега. Неизвестно, что за сила наполовину повалила старую мощную сосну. Но сосна не упала, а так и застыла в наклонном положении, выставив корни веером, словно огромный навес. Натаскав в яму палых листьев уже при слабых остатках света, улёгся, свернувшись калачиком. Ночь показалась бесконечной. Поспать так и не удалось. Женька лежал под корнями и вздрагивал от каждого шороха. Где-то выли волколаки, затеяв свои брачные игры, ушастые шуршали по кустам всего в двух шагах и совсем недалеко тяжело вздыхал в зарослях лещины горбатый дед. Дед больше всего напрягал, потому что находился рядом и был в плохом настроении. Это чувствовалось по тому, как нервно он переступал своими ногами и фыркал. Уж познакомится с его плоскими и острыми копытами никак не хотелось. Из-под них мало кто живым выбирался.
Ближе к утру, горбатый дед ушёл по своим делам, и парень вздохнул посвободнее. Теперь можно подумать, что делать дальше. Поспать всё равно не получится. Куда податься? К людям нельзя. Однозначно. По крайней мере, пока ладонь не отрастёт. А потом уже и видно не будет, что он мутант. Если, конечно, кто-то его с культёй раньше не видал. Тогда что? Нужно строить себе в лесу жильё. Ну, на избушку, хоть и плохонькую, замахиваться с одной рукой не след, а вот шалашик замастырить или земляночку, можно. И безопасностью своей озаботиться тоже нужно. Только отойти подальше. Решено. Идти надо до того, как солнце в зенит не встанет. А потом уже и о жилье думать.
Приняв такое решение, Женька успокоился и, даже, подремать умудрился, пока на лес не упали первые лучи утреннего солнца. Тянуть больше некуда. Парень поднялся, размяк затёкшие конечности, с хрустом потянулся и пошагал. За полдня уйти нужно было как можно дальше, поэтому Женька двигался волчьим шагом, иногда переходя на волчий бег так, как учил их, ещё пацанов, старый охотник Федот. К тому времени, как солнце встало в зенит, уйти удалось достаточно далеко.
Эта полянка приглянулась Женьке сразу. Солнечная, несмотря на то, что небольшая и с небольшим песчаным оврагом, в котором бил родник с вкусной