– Да ничего толкового. Путает, недоговаривает и, похоже, врет. Думаю, Быткин держал его на довольствии, чтобы темными делами спокойнее заниматься.
– Понятно. И ничего не докажешь… А соседи?
– Так ведь Кунавино! Или татары – те ничего не скажут; у них на все один ответ: «не знай». Или наши пьяницы, те, сами знаете, полицию на дух не переносят. Но есть на углу лавочник, трезвый и умный, отставной унтер Михаил Архипов, вот он кое-что сообщил. Покойный, по его словам, был человек мутный и на руку нечистый. Лошадей менял едва ли не каждую неделю: покатается чуток и куда-то сбывает, а себе новую ставит. Работою себя не утруждал, а деньги имел немалые. Двор у него огромный, крытый, с конюшней аж на шесть стойл, и постоянно там была толкотня. Какие-то люди приезжали с грузами, уезжали, иные оставались по нескольку дней. Фуража всегда закупал много. Жил один, с матерью только. Старая карга не хотела мне бумаги отдавать – насилу отнял! Самое любопытное: по словам Архипова, быткинские гости часто заходили к нему в лавку, и многие из них были скрыпинцы, а попадались и офени.
Благово стукнул себя по колену, вскочил и в волнении принялся ходить по кабинету. Здобнов следил за ним понимающим взглядом. Наконец коллежский асессор остановился перед старым сыщиком.
– Вы понимаете, Иван Иваныч, что это все разъясняет?
– Как не понимать. В один ряд выстраивается.
Село Скрыпино стоит на старом Сибирском тракте, утратившем свое значение после строительства в 1862 году железной дороги между Москвой и Нижним Новгородом. Находится оно в самом отдаленном юго-восточном углу губернии и окружено несколькими деревнями: Княжуха, Ратманово, Посыпаевка, Ямское, Чуварлей, Шамарино… В Скрыпино и прилегающих деревнях проживает более тысячи коновалов, которые занимаются своим промыслом по всей почти империи, от Сибири до Москвы и Кавказа. Западнее Москвы они не попадаются, там свои эскулапы. Как и офени, скрыпинские коновалы составляют закрытую касту, членство в которой передается из поколения в поколение. Репутация у коновалов нехорошая: молва обвиняет их в махинациях с самым дорогим, что есть у русского мужика, – с лошадьми.
Скрыпинцы ходят от деревни к деревне и холостят жеребцов, быков и боровов[3], а также занимаются лечением вообще любой скотины. Ремесло их отчасти ритуальное, для крестьянина почти мистическое; как и кузнецы, коновалы от века считаются колдунами. Подобно офеням, скрыпинцы имеют свой тайный язык, непонятный постороннему. В центральных и поволжских губерниях они вытеснили всех других коновалов и создают сильную конкуренцию дипломированным ветеринарам. Спайка между скрыпинцами железная, и в этом они схожи с самым отъявленным на Руси преступным сообществом – конокрадами. В народе поговаривают – и, видимо, небезосновательно – о стачке тех и других в деле хищения лошадей. Часто-де вскоре после ухода скрыпинца пропадает лучшая лошадь. Еще говорят, что «скотские лекари» могут сделать здорового жеребца вдруг больным, а потом предлагают продать его побыстрее, чтобы выручить за него хоть что-то… Нередко они еще и лошадиные барышники: карманы у них набиты купчими с уже проставленными печатями волостных старшин. Скрыпинцы, как и положено коновалам, оставляют в деревнях в залог известные суммы с тем, чтобы на следующий год снова явиться с предложением своих услуг. Монопольное их положение добыто двухсотлетними, если не более, трудами; это-то и заставляет мужика, несмотря на дурную репутацию, иметь дело с этой кастой. Опять же и мужик попадается разный… Ну, а про полицию Сергачского уезда и говорить нечего: она давно у скрыпинцев с руки ест и покрывает все их проделки. Тамошний исправник один из самых богатых людей в губернии. Если Благово, к примеру, вздумает приехать в Скрыпино со следствием, исправник и близко не подпустит губернского чиновника к тайнам преступного села.
– Да, Иван Иваныч, ну и компания у нас подобралась: офени, скрыпинцы и конокрады. Обычная для сыщиков ситуация: все знаем, дело за пустяком – доказать! Какие мысли на этот счет?
– Хм… Перво-наперво по кабакам надо бы потолкаться, особенно там, где собираются извозчики. Осведомителей настропалить, чтоб землю носом рыли. Конокрадов, которые в остроге сидят, пощипать или подсадить к ним агента.
– А как вы полагаете, Быткин единственный был в городе подпольный извозопромышленник?
– А ведь неплохая мысль, Павел Афанасьевич, – с уважением произнес Здобнов. – Поискать? Приметы те же: лошадей часто меняет, фуража много берет, имеет большой двор… Околоточных нужно опросить.
– Вот это правильно. А еще хорошо бы найти человека, который смог бы разведать эти дела своими путями.
– Вот тут уже не совсем понимаю, – развел руками сыскной надзиратель.
– Допустим, кто-то приехал в Нижний. К примеру, из Москвы. Темный такой человек… Деньги имеет, но показать их не хочет; вот и разыскивает, куда без шума поместить капитал. А поскольку он чужой здесь, то ходит, осторожно интересуется, не пылит.
– Разрешите мне, Павел Афанасьевич! – вскричал Здобнов и тут же осекся.
– Вот-вот. Сам все понимаешь. Какой из тебя приезжий? Тут нужен свежий кто-то, кого в городе не знают. И такой, кажется, есть.
Лифляндец Яан Титус прибыл в Нижний три недели назад на должность начальника стола розыска. До этого он служил в московской сыскной полиции, где прошел путь от простого агента до заведующего ломбардным отрядом[4]; рекомендации от обер-полицмейстера имел самые хорошие.
Титус понравился Благово сразу: спокойный, наблюдательный, очень артистичный. Последнее выяснилось быстро, поскольку службу свою новичок начал с изучения города. Переодетый и загримированный, Яан преображался. Он создал типаж жуликоватого приказчика, лишившегося места и ищущего теперь, где бы чего прикарманить. В таком виде сыщик облазил все самые страшные притоны Гребешка и Гордеевки, завел приятелей в Грабиловке, подрался на Миллиошке. Подворотни, проходные дворы, подпольные кабаки-шланбои, воровские хазы и дома блатер-каинов[5] он заносил в особый журнал. Скоро Титус уже хорошо знал «карман России», оставаясь при этом неизвестным уголовному элементу города.
Благово решил сделать ставку именно на этого человека. Яан сразу понял новую роль и подошел к ней очень тщательно. Он перекрасил свои русые волосы в тускло-рыжий цвет, мастерски нарисовал веснушки на лице и руках, франтовато завил небольшие усики и обзавелся большим флаконом фабриолина. Ему выдали паспорт почетного гражданина города Москвы на подлинное имя и поселили сначала в номерах Зефировой на Ошаре. Хуже обстояло с деньгами: чтобы играть ловчилу с капиталами, нужно было иметь некоторые средства. В смете управления полиции подобные расходы не предусматривались. Благово подумал-подумал и отправился к вице-губернатору Всеволожскому.