Я вышел на тринадцатый день.
Орька встретил меня у раздевалки. Бросился ко мне:
— Колька! Ну вот!.. Молодец!. Знаешь, как я скучал без тебя?..
Я схватил его слабой рукой за грудки.
— Ты негодяй, а не друг, Орька. «Заскочу!» То каждый вечер у меня, то… Ни домашних заданий, ни новостей, ни просто поболтать…
— Колька! — сказал он, и глаза его стали какими-то ненормальными. — Я, понимаешь, не мог… Честное слово — не мог. Тут, понимаешь, такое было… Дома, там, понимаешь, такое было… В общем…
— В общем, ты мне не друг.
— Подожди! Послушай сначала, а потом брякай. Я тут, понимаешь, прославился. На всю школу…
— Чего? Как это — прославился?
— Ну, в общем… Понимаешь, теперь меня в школе все знают. Все. И директор, и завуч, и учителя других классов, и все ребята… Даже десятиклассники.
— То есть как — знают?
— Ну просто… — Он потянул меня за, рукав. — Раздевайся быстрее. Идём покажу.
Мы поднялись на верхний коридор, где на стене, недалеко от учительской, висела общешкольная стенная газета.
Это была интересная штука — наша газета. Не знаю, кто её выдумал, но смотреть на неё приходили даже учителя из других школ.
Она клеилась из восьми листов ватмана.
Её делали восемь классов сразу. Каждый класс получал по листу бумаги, и классные редколлегии начинали работу. Потом обще-школьная редколлегия собирала листы, склеивала их в длинную простыню, и получалась общешкольная газета. Она занимала почти половину коридорной стены. В ней было не так много написано, зато много нарисовано. Классные художники старались вовсю. Они были мастерами карикатуры. На большой перемене около газеты всегда собиралась толпа. В карикатурах узнавали друг друга и веселились от души.
Орька подвёл меня к газете и ткнул пальцем в небольшую заметку.
— Смотри.
Я прочитал заметку, и меня здесь же, у газеты, чуть снова не хватил приступ малярии.
В заметке говорилось, что ученик шестого «а» класса Орион Кириллов ухитрился сорвать уроки в трёх классах сразу!
В трёх!
Ну, я понимаю — в одном. Это не так уж трудно. Но в трёх… Подобное было выше моей фантазии.
Я обернулся к Орьке:
— Слушай, а как?
— О, понимаешь… Здесь было такое!..
И он рассказал мне удивительную историю.
— Помнишь, мы должны были дежурить в понедельник?
Конечно, я помнил.
Мы всегда дежурили парами — по партам — и в день дежурства старались прийти в школу пораньше, чтобы поноситься по двору и — если открыт спортзал — покувыркаться там на жёстких матах или попрыгать через коня.
Когда Орька понял, что дежурить придётся одному, он рассчитал, что ему придётся делать вдвое больше работы и это займёт вдвое больше времени. Следовательно, в школу нужно будет прийти пораньше. Занятия у нас начинались в то время в восемь. Орька ухитрился прийти в школу в семь.
— Не пущу! — сказала ему сторожиха. — Ишь те не спится! Ты бы ещё засветло приволокся! Какое ещё дежурство? Нормальные дежурные приходят за пятнадцать минут до начала уроков!
— Тёть Маша! — взмолился Орька. — Тот, с кем я сижу, не придёт. Понимаете — я один… И потом — живу далеко. Аж у самого железнодорожного переезда. Чего я назад пойду? Я сейчас приберу класс, а потом здесь, во дворе, побуду…
Тётя Маша в сущности была доброй. Тем более, сын её — Венька — учился в нашей же школе, в пятом классе. Фамилия его была Аполлонов, поэтому прозвище ему приклеили Аполлон, и славился он в своём классе как первый лентяй.
— Ну что ж, ежели во дворе… — сдалась тётя Маша. — Только смотри — в спортзале на голове ходить будешь, сразу же выгоню!
— Не, тёть Маша, я тихо… — заверил Орька и честно посмотрел сторожихе в глаза.
Ещё когда Орька вышел из дому, с ним случилось маленькое приключение. Он увидел, что на их улице с одного края была выкопана довольно глубокая канава и около этой канавы, на краю, лежала длинная ржавая труба. Впрочем, канава и труба существовали на улице уже третий день. Но на этот раз Орька увидел кое-что новое. Рядом с трубой, недалеко от их дома, стоял какой-то железный агрегат, похожий на сундук на железных колёсах. И около этого сундука на земле стояли две железные бочки с круглыми крышками, похожие на большие банки из-под масляной краски.
Проходя мимо, Орька не удержался и приподнял крышку одной из бочек. От того, что он в ней увидел, у него захватило дух. Бочка до половины была наполнена карбидом — серыми камешками, похожими на мелкий щебень.
О, никому из мальчишек не нужно было объяснять, что это такое!
Если насыпать карбид в бутылку, плотно набить туда тряпок, залить водой и заткнуть горлышко хорошей пробкой, получится граната. Она взрывалась через некоторое время глухим ударом, разбрызгивая во все стороны белые струи извести и выпуская клуб вонючего пара.
Можно было просто бросить карбид в лужу и, когда начиналась реакция, поджечь выделяющийся пузырями газ. Он вспыхивал длинным голубоватым языком, и при этом слышался резкий хлопок, как от выстрела.
Можно было…
Э, сколько можно было чудесных вещей делать с карбидом! Вот только добыть его было невероятно трудно. А тут…
Орька оглянулся направо, налево.
Улица была пуста.
Через минуту он почти бежал в школу, придерживая рукой приятно-тяжёлый карман куртки…
— Не, тёть Маша, я тихо… — заверил Орька и ещё раз честно посмотрел сторожихе в глаза.
— Ну что с тобой делать… Иди. Орька взбежал по лестнице на второй этаж и распахнул дверь нашего класса.
В тишине затаились, присели перед учительским столом шеренги парт. Сонно круглился на шкафу глобус. За окнами лежал серый, пустынный двор.
Никогда ещё Орька не приходил в школу так рано. Никого — ни в учительской, ни в коридоре, ни в библиотеке. Даже страшно немного.
Он сунул портфель в ящик своей парты и начал дежурить.
Первый урок — математика. Алексей Павлович требовал, чтобы доска была идеально чиста.
— Даже случайная точка может иногда изменить результат вычисления, — любил говорить он и тут же приводил пример, как однажды в каком-то важном расчёте какой-то инженер сделал ошибку из-за того, что между цифрами 2 и 3 в числе 23 на бумаге оказалась точка — бумага была с техническим браком. И результат у инженера получился такой, что дом, построенный по его проекту, рухнул, как только его покрыли крышей.
Орька сбегал в туалет, начисто вымыл тряпку и буквально вылизал ею доску. Потом достал из классного шкафа свежую палочку мела и положил её в лоточек доски. Потом вынул из шкафа бутыль с чернилами.
Мы в то время писали не авторучками, а простыми деревянными, с пёрышками. Каждый выбирал себе перо по вкусу — «рондо» для красивого почерка с нажимом, «86» для ровных, как бы связанных тонким крючочком