Минут десять спустя, на шестиполосной трассе, они попали в пробку. Радио сбилось с волны, и водитель пытался настроить его. Он нажимал кнопки до тех пор, пока не поймал какую-то арабскую станцию. Высокий голос певца ломался от чувства, которое с одинаковым успехом могло сойти и за боль и за радость. Дэвид не мог понять, о чем была песня, его арабский всегда оставлял желать лучшего, даже в те времена, когда он имел деловые отношения с арабами. Да и тогда он сталкивался только с палестинским и ливанским диалектами. Этот звучал как магрибский или средиземноморский. Но песня напомнила ему нечто слышанное ранее, и он начал кивать головой в такт песне, пока микроавтобус тащился вслед за каким-то старым фургоном. Тони предупредил:
– Сейчас будет граница.
Дорога заканчивалась КПП, до которого оставалось ярдов пятьдесят. Дэвид опять удивился, как быстро они доехали до границы, всего несколько миль от Центрального Иерусалима. Похоже, в этой стране нет расстояний, все заканчивается, едва успев начаться. Глядя вперед, он увидел, что на дороге стоят специальные знаки в виде конусов и пластиковые блоки, словно из гигантского конструктора "Lego", a также баррикады из мешков с песком.
Тони сказал:
– Возьми такси на другой стороне. Я должен вернуться в Иерусалим и рассчитаться с водителем. Позже свяжусь с тобой в отеле.
Дэвид подхватил свой чемодан, махнул Тони рукой и вошел в распахнутые двери КПП. Никто не обратил на него никакого внимания. Юные солдаты стояли на дороге, они проверяли документы у некоторых из водителей, другим махали, делая знак проезжать. Дэвид погладил себя по груди, нащупав твердую обложку ирландского паспорта. Это доставило ему даже большее удовольствие, чем тот факт, что солдаты не проявили к нему интереса.
Другая сторона КПП напоминала автомобильное кладбище. Побитые машины, по две и по три, стояли с обеих сторон дороги. Дэвид догадался, что это были машины палестинцев, из тех, что работали в Израиле и не имели права въезда на машинах. Сейчас через пропускной пункт шел постоянный поток людей, возвращавшихся из Израиля обратно в Вифлеем. Это была живописная смесь всех стилей – женщины в длинных черных платьях и расшитых передниках, некоторые из них несли на головах пластиковые корзины или коробки, кое-кто в паранджах, несколько женщин в джинсах и футболках, мужчины, одетые в западном стиле, разномастная смесь более пожилых и бедно одетых людей, мальчишки в джинсах и майках, несколько мужчин в арабских бурнусах, чалмах и тюрбанах. Дэвид опять был среди арабов. И надо сказать, что ему это даже нравилось. В прежние времена с этим было связано много удовольствий.
Он сразу поймал такси – длинный "мерседес", из которого задние сиденья были вынуты и заменены лавками, он помнил этот стиль по Ливану прошлых лет. Машина вмещала девять пассажиров, но водитель явно понял, что Дэвид один может оплатить всю эту роскошь. Дэвид не возражал.
Он сказал: "Мархаб" – "привет", – и сел на место рядом с водителем. По какой-то причине вместо фирменного знака "мерседеса" на носу машины красовалось павлинье перо. Дэвид смотрел, как перо вертится на пыльном ветру, и думал о косяке, который свернет, когда приедет в отель.
Радио играло ту же песню, что он слышал в машине Тони. Когда музыка закончилась, ее сменил женский голос. Дэвиду этот голос понравился, он искрился едва сдерживаемым смехом. Довольно часто мелькали неожиданные английские фразы – "drive time"[11] – и – немного погодя – «shiny happy people like all we Palestinians»[12]. В последней фразе прозвучала несомненная ирония. Следом пошла песня "R. E. M. ", и Дэвид начал подпевать под писклявое монофоническое звучание радио. Голос у него все-таки получше, чем у Майкла Стайпа.
Теперь они ехали под горку по пологому холму, и такси выписывало виражи, чтобы объехать ямы и трещины на дороге. Дэвид увидел, что впереди еще одна пробка. Он удивился, как это колеса неподвижных автомобилей поднимают столько пыли. Но он продолжал подпевать радио, несмотря на то, что воздух стал таким густым от пыли, что у него першило в горле и кололо глаза. Пешеходам на дороге тоже приходилось несладко. Они бежали, закрывая лица шарфами и платками.
Только когда дымящаяся граната внезапно залетела в открытое окно машины, Дэвид понял, что идет газовая атака. Он сорвал куртку, пытаясь закрыть ею лицо и одновременно борясь с дверной ручкой. Глаза его распухли и горели, он не видел ничего, кроме разноцветных красно-желтых полос.
Кто-то открыл дверцу снаружи, и Дэвид вывалился на обочину, прямо на кучу битых камней, прокатившись по которым он оказался в кювете. Мимо него, задыхаясь от кашля, бежали мужчины и подростки со слезящимися, налитыми кровью глазами. Для них это была рутина, они почти привыкли к слезоточивому газу. Дэвид дергался и бился, как рыба на сухой выжженной земле.
4
София опрокинула третью рюмку текилы. Юсуф осушил свою, пытаясь вспомнить, в каком порядке положено употреблять этот напиток – соль, текила, лимон или соль, лимон, текила. На столе перед ними стояла спиртовка, над которой пузырились жарящиеся в сковородке бобы. Юсуф сказал:
– Ты делала рекламу для этого заведения, но никогда не пробовала их стряпни?
София сжала губы в куриную гузку, имитируя своих друзей из американского колледжа, и произнесла:
– Давай попробуй.
Как это ни странно, она была последней в ряду лиц, успевших побывать в новом мексиканском ресторане в "Гранд-отеле". София знала, что они будут настаивать на том, чтобы обслужить ее бесплатно в знак благодарности за рекламу. Но, хотя они и слышали, как она озвучивала рекламу, и знали, что она будет продолжать делать это каждую последующую неделю, все-таки в воздухе чувствовалось некоторое замешательство. Может быть, ей это просто показалось, может быть, она чрезмерно чувствительна. Так или иначе, но здешняя администрация, несомненно, учтет все ее бесплатные трапезы в этом заведении.
Метрдотель вновь и вновь возвращался к их столику с бутылкой текилы, спрашивая, не желают ли они повторить. Он явно стремился показать, что это презент от него им, от его бизнеса их бизнесу. Юсуф осушал рюмку, говоря: "До встречи в Мексике". София ничего не имела против отношений "услуга за услугу", но все-таки, пока радиостанция переживала трудные времена, она предпочла бы расчеты наличными. Юсуф закончил свой очередной акт соль-лимон, но мэтр не отходил от их столика, нянча бутылку с текилой у груди. София поняла, что он хочет что-то сказать.
Он спросил:
– Скажите, а что это сделалось с вашей программой?
– Вам что-то не нравится?
– Вы теперь называете ее "Музыка, которую вы не хотите услышать".
София начала вчера