Наконец, около полуночи, Бад миновал мужика в нелепом сером пиджаке и шапке с красной звездой, который совал прохожим красные книжечки. Тут его осенило: «Сендеро»*. Большинство сендеристов – корейцы или инки, но они берут всех. У них отличный анклав на Арендованных Территориях, мощно укрепленный, и все они, до последнего, подвинуты на своем учении. Справиться с несколькими десятками ашанти для них – раз плюнуть. И все, что от тебя требуется, – пройти в ворота. Они принимают всех и ни о чем не спрашивают.
Он, правда, слышал, что у коммунистов житье не сахар… Ну и хрен с ними, можно почитать из красной книжечки, пока ашанти не отвалят обратно, а там сделать ноги.
Теперь ему было невтерпеж добраться до ворот, он еле сдерживался, чтобы не перейти на бег и не привлечь внимание ашанти, которые могут оказаться в толпе. Слишком обидно – быть на волосок от спасения и засыпаться в последний момент.
Он обогнул угол и увидел четырехэтажное здание «Сендеро» в конце квартала, весь фасад – один огромный медиатрон с маленькими воротами посередине. С одной стороны Мао махал рукой невидимым толпам, рядом скалила лошадиные зубы его жена, из-за плеча выглядывал бровастый кореш Линь Бяо, с другой – председатель Гонсало наставлял маленьких детей, а посередине десятиметровые буквы призывали крепить верность идеалам маоизма-гонсализма.
Ворота, как всегда, охраняли пионеры в красных галстуках и нарукавных повязках, вооруженные древними винтовками со скользящим затвором и настоящими штыками. Беленькая девочка и пухлый мальчишка-азиат. Бад и его сын Гарв от нечего делать часто пытались их рассмешить: строили рожи, кривлялись, рассказывали анекдоты – все без мазы. Но ритуал он знал: они скрестят винтовки, преградят путь и не пропустят, пока ты не поклянешься в верности идеалам маоизма-гонсализма, а тогда…
Лошадь, или что-то похожее на лошадь, рысью вылетело на улицу. Бад узнал четвероногого верхового робота – робобылу.
На робобыле сидел негр в очень яркой одежде. Достаточно рисунка ткани, даже не надо отыскивать глазами шрам, и так ясно: ашанти. Завидев Бада, он включил следующую передачу – галоп, собираясь отрезать дорогу к «Сендеро». Из лобешника его было не достать – у бесконечно малых пуль до обидного малая дальность поражения.
Бад услышал легкий шум, обернулся. Что-то шмякнулось ему в лоб и прилипло здесь. На него шли два босых ашанти.
– Сэр, – сказал один, – я не советовал бы вам прибегать к своему оружию, если вы не хотите, чтобы магазин взорвался у вас в голове. А?
Он улыбнулся, показывая невероятно правильные белые зубы, и дотронулся до лба. Бад поднял руку и нащупал что-то клейкое в точности напротив лобешника.
Робобыла снова перешла на рысь, всадник поравнялся с Бадом. Внезапно всю улицу заполнили ашанти. Интересно, как давно они за ним шли? Все широко улыбались, все держали в руках маленькие устройства – указательный палец вытянут вдоль ложа, дуло смотрит в мостовую. Внезапно всадник подал команду, и все дула уставились на Бада.
Снаряды ударили в кожу, в одежду и разлетелись в стороны, разматывая ярды и ярды невесомой пленки, которая тут же слипалась в комки. Один попал Баду в затылок, клейкая штуковина облепила ему лицо. Она была не толще мыльного пузыря, так что он продолжал видеть – хуже того, не мог бы закрыть глаза, даже если бы захотел, потому что одно веко завернулось наружу, – и окружающие предметы стали радужными, словно в мыльной пленке.
Все заняло от силы полсекунды. Бад, спеленутый, как мумия, начал падать вперед, один из ашанти подхватил его, уложил на мостовую и перекатил на спину. Кто-то проткнул пленку перочинным ножиком, чтобы Бад мог дышать ртом.
Несколько ашанти начали привязывать к кокону ручки, две на плечах, две на лодыжках, наездник спешился и опустился рядом на колени.
У него на щеке было несколько заметных рубцов.
– Сэр, – произнес он с улыбкой, – я обвиняю вас в нарушении нескольких положений Общего Экономического Протокола – каких именно, разъясню в более удобное время, – а сейчас арестую вас именем закона. Да будет вам известно, что задержанный таким образом будет подвергнут самым суровым карам при всякой попытке оказать сопротивление, которое – ха-ха! – в настоящий момент представляется маловероятным, но процедура требует, чтобы я вас уведомил. Поскольку эта территория относится к национальному государству, признающему Общий Экономический Протокол, ваше дело будет рассматриваться в рамках юридических установлений упомянутого национального государства, в данном случае – Китайской Прибрежной Республики. Национальное государство может предоставлять либо не предоставлять вам дополнительные права; это мы выясним в самом скором времени, как только изложим ситуацию представителю соответствующих властей. А вот, кажется, и он.
По улице приближался констебль шанхайской полиции в сопровождении двух ашанти на мотороликах. К подошвам его были пристегнуты ногоступы, и он двигался вприскочку, как все, кто надевает это устройство. Ашанти улыбались, показывая все тридцать два зуба, констебль хранил профессиональную невозмутимость.
Главный ашанти поклонился констеблю и выдал еще одну пространную цитату из уложений Общего Экономического Протокола. Тот кивал, как китайский болванчик, потом повернулся к Баду и на одном дыхании выпалил:
– Являетесь ли вы членом племени – участника ОЭП, землячества, филы, зарегистрированной диаспоры, клана, квазинациональной общности франшизно-лицензионного типа, суверенного государства либо иной формы динамического коллектива, обладающего статусом в рамках ОЭП?
– Издеваешься? – спросил Бад. Пленка стягивала рот, получалось кваканье.
Четверо ашанти ухватились за ручки, оторвали Бада от земли и побежали за скачущим вприпрыжку констеблем в направлении дамбы, ведущей через море в Шанхай.
– Как насчет других прав? – проквакал через пленку Бад. – Он сказал, у меня могут быть другие права.
Констебль осторожно, чтобы не потерять равновесие, обернулся через плечо.
– Не смеши, приятель, – сказал он на вполне сносном английском. – Это Китай.
Утренние размышления Хакворта; завтрак и уход на работу
Джону Персивалю Хакворту не спалось – мешали мысли о намеченном на завтра преступлении. Трижды он вставал якобы в туалет, и каждый раз смотрел на Фиону: разметавшись в белой ночной сорочке, руки над головой, она плыла на спине в объятиях Морфея. Лицо ее еле угадывалось в темной комнате, похожее на луну за складками плотных шелковых занавесок.
В пять утра с северокорейских медиатронов донеслась пентатонная побудка. Их анклав, называемый «Сендеро», располагался почти на уровне моря, на милю ниже домика Хаквортов, днем там было градусов на двадцать жарче, но всякий раз, как женский хор пронзительно заводил про всевидящую благость Мудрого Вождя, казалось, что вопят под самым окном.
Гвендолен даже не шевельнулась. Она будет крепко спать еще час или пока Тиффани-Сью, горничная, не вбежит в комнату и не начнет с шумом доставать одежду: эластичное белье для утренних занятий на тренажере, деловое платье, перчатки, шляпку и вуаль на потом.
Хакворт достал из шкафа