– Я всего лишь бедный Наблюдатель, – объяснил я, указывая на свою тележку, – я и сам здесь, чтобы добиться милости.
Но существо вцепилось в меня, всхлипывая, пытаясь разжалобить своими несчастьями, гнусавя невнятным, птичьим голосом, и в конце концов, к великому неудовольствию Гормона, я бросил в мешочек на его груди несколько пищевых таблеток. Работая локтями, мы кое-как проложили себе путь к двери дворца. В портике нашим взглядам предстало еще более ужасное зрелище: искалеченный Воздухоплаватель, чьи хрупкие конечности были согнуты и вывернуты. Одно его крыло было наполовину раскрыто и сильно обрезано, другое отсутствовало полностью. Он бросился к Авлуэле, назвав ее чужим именем, оросил ее легинсы слезами, столь обильными, что их мех слипся и покрылся мокрыми пятнами.
– Заплати за меня… дай денег на жилье, – умолял он ее. – Они отвергли меня, потому что я искалечен, но если ты заплатишь за меня…
Авлуэла объяснила, что ничем не может ему помочь, что она незнакома с этой ложей. Искалеченный Воздухоплаватель не отпускал ее, и Гормон с великой осторожностью, словно горсть высохших костей, поднял его и отставил в сторону. Мы взошли под своды портика и сразу же столкнулись с троицей женоподобных кастратов. Спросив нас о цели нашего прихода, те быстро отвели нас к следующему барьеру, который охраняла пара опытных Индексаторов.
Говоря в унисон, они спросили, зачем мы пришли.
– Мы просим аудиенции, – сказал я. – Милосердия ради.
– Аудиенция через четыре дня, – ответил Индексатор, стоявший справа. – Мы внесем ваш запрос в списки.
– Нам негде спать! – выкрикнула Авлуэла. – Мы голодны! Мы…
Я велел ей замолчать. Тем временем Гормон принялся что-то искать в своем кармане. В его руке блеснуло что-то яркое: золотые монеты, вечный металл с чеканными ястребиными, бородатыми профилями. Он нашел их, копаясь в руинах. Он бросил одну монету Индексатору, который только что отказал нам. Тот поймал ее на лету, потер пальцем ее блестящую лицевую сторону и мгновенно спрятал в складках одежды.
Второй Индексатор выжидал. Улыбаясь, Гормон дал монету и ему.
– Возможно, – сказал я, – нам удастся получить специальную аудиенцию внутри.
– Возможно, и удастся, – ответил один из Индексаторов. – Проходите.
И мы прошли в неф самого дворца и оказались в просторном, гулком вестибюле. Мы стояли, глядя на центральный проход, ведущий в сторону отгороженного тронного зала в апсиде. Здесь было еще больше нищих, имеющих официальное наследственное разрешение на милостыню, а также толпы Пилигримов, Коммуникантов, Летописцев, Музыкантов, Писцов и Индексаторов. Я слышал бормотание молитв. Я чувствовал запах курящегося ладана. Я ощущал вибрацию подземных гонгов. В прошлых циклах это здание было святилищем одной из древних религий – религии Христеров, как сообщил мне Гормон, – что заставило меня еще раз заподозрить, что он Летописец, выдающий себя за Перерожденца, – и все еще отчасти сохраняло свой сакральный характер, хотя и служило теперь резиденцией светской власти Роума. Но как же нам увидеться с принцем? Слева от меня я заметил небольшую, богато украшенную часовню, в которую медленно входила вереница преуспевающих Купцов и Землевладельцев. Посмотрев мимо них, я заметил три черепа, установленных на переговорном устройстве – входе в резервуар памяти, – а рядом с ними здоровенного Писца. Велев Гормону и Авлуэле подождать меня в проходе, я присоединился к очереди.
Та двигалась медленно. Прошел почти час, прежде чем я добрался до опросного устройства. Черепа незряче смотрели на меня. Внутри каждой запечатанной черепной коробки пузырились и булькали питательные жидкости, омывая мертвые, но все еще действующие мозги, чьи миллиарды миллиардов синапсов теперь служили превосходными мнемоническими устройствами. Писец, как мне показалось, пришел в ужас от того, что увидел в этой очереди Наблюдателя, но, прежде чем он успел что-то сказать, я выпалил:
– Я пришел как чужестранец просить милости принца. Я и мои спутники не имеем крыши над головой. Моя собственная гильдия отказала мне. Что же мне делать? Как я могу получить аудиенцию?
– Приходи сюда через четыре дня.
– Я спал у дороги гораздо больше дней. Теперь мне нужен нормальный отдых.
– Общественная гостиница…
– Но я член гильдии! – запротестовал я. – Общественные гостиницы не впустят меня, поскольку моя гильдия имеет здесь свою гостиницу, а моя гильдия отказывает мне из-за какого-то нового правила, и… теперь ты видишь мое бедственное положение?
– Ты можешь подать прошение об особой аудиенции, – усталым голосом произнес Писец. – В ней будет отказано, но ты все равно можешь его подать.
– Куда?
– Вот сюда. Назови цель своего прихода.
Я сообщил черепам мое официальное обозначение, назвал имена и статус двух моих спутников и объяснил суть моего дела. Все это было принято и передано в ряды мозгов, установленных где-то в глубине города, и, когда я закончил, Писец сказал:
– Если заявка будет одобрена, тебя уведомят.
– А где же мне ночевать?
– Я бы предложил рядом с дворцом.
Я его понял. Он предлагал мне присоединиться к легиону несчастных, заполонивших площадь. Сколько из них обратились к принцу с прошением об особой милости и все еще были там, месяцы или годы спустя, ожидая, когда их вызовут в Присутствие? Спящих на камнях, выклянчивающих корки, прозябавших в глупой надежде!
Но я исчерпал мои возможности. Я вернулся к Гормону и Авлуэле, рассказал им о ситуации и предложил попытаться найти любое жилье, какое только попадется. Не состоявшего ни в какой гильдии Гормона наверняка пустят в любую из убогих общественных гостиниц, предназначенных для таких, как он. Авлуэла могла бы найти место на постоялом дворе своей гильдии. Лишь мне одному придется спать под открытым небом, впрочем, не в первый раз. Но я надеялся, что нам не придется расстаться. Я уже считал нас одной семьей, хотя для Наблюдателя это была странная мысль.
Мы уже направлялись к выходу, когда мои часы мягко напомнили мне, что вновь наступил час Наблюдения. Это был мой долг и моя привилегия – независимо от обстоятельств, где бы я ни находился, всякий раз, когда наступал мой час, вести Наблюдение. Поэтому я остановился, открыл тележку и привел в действие мои приборы. Гормон и Авлуэла стояли рядом со мной. Я видел ухмылки и откровенное издевательство на лицах тех, что проходили во дворец и выходили из него. Наблюдатели не пользовались всеобщим уважением, ибо мы наблюдаем давно, а обещанный враг так и не появился.
Тем не менее у каждого есть свой долг, пусть даже другим он может показаться смешным. То, что для одних пустой ритуал, может быть делом жизни для других. Я упрямо ввел себя в состояние Бдения. Мир вокруг меня как будто исчез, и я вознесся к небесам. Знакомая радость охватила меня: я осматривал знакомые места, и те, что были