Над раковиной висел лист полированной стали. Зеркало наркоманы бы разбили на самодельные ножи. Сталь потускнела из-за вмятин и царапин, так как от листа все равно пытались оторвать хотя бы часть. Мое лицо в нем виделось сюрреалистично, будто искаженная, ненастроенная картинка из другого измерения. Я пригляделся. Темные круги под краснеющими глазами.

Значит, в зеркале я.

В первых двух дозаторах мыла не оказалось, но для комплекта я проверил и третий. Тоже пусто. Отказавшись от идеи отмыть пятно, я просто застегнул пуговицу на пиджаке.

Я уже открыл дверь, но тут из кабинки послышался странный звук.

Похожий на бульканье. На полу валялись надорванные пустые пакетики из-под жидкого мыла. Плоские и блестящие, они напоминали огромных раздавленных личинок. Из кабинки раздался другой звук. Долгий влажный поцелуй.

— Кто здесь? — спросил я.

Ответа не было.

Свет потускнел, я остановился на полпути к кабинке, догадавшись, что я увижу. Толкнул приоткрытую дверцу. Тощая девица в зеленом спортивном костюме с надвинутым на лицо капюшоном сидела на крышке унитаза и высасывала мыло из пакетика. Говорили, что с такого пакетика пьянеешь, как с шести рюмок водки. Правда, чище стать не получится, а вот побочные эффекты неслабые.

Амнезия, слепота и непроизвольное опорожнение кишечника.

Хотя бы далеко ходить не придется.

Ногти странной особы покрывал зеленый лак, а вокруг глаз красовались татуировки в виде пентаграмм разных размеров. Возраст я определить затруднился. Такой образ жизни резко накидывает скорость или значительно уменьшает расстояние на спидометре жизни. Зависит от того, как посмотреть.

Она грязно выругалась и присосалась к пакетику.

Мне стало ее жаль, так что я не особо к ней приглядывался. Только кивнул. Дверца захлопнулась и закрылась на щеколду. В ответ на ругательство можно было пошутить, что помыла бы лучше рот, но слишком мрачная выходила шутка.

В заброшенное крыло я вернулся с двумя стаканчиками кофе. Ренник стоял навытяжку и даже не взглянул на меня, когда я поставил стаканчик на конторку. То ли уязвленная гордость не позволила, то ли что посерьезнее.

— Ну, за здоровье, — сказал я, но он не ответил.

Я шел к палате Вика так осторожно, будто мне на спину пришпилили бумажную мишень.

Из-за двери доносилось приглушенное бормотание. Я прислушался, потом постучал и вошел. Сатти сидел рядом с Виком и заканчивал рассказывать какую-то грязную историю.

— Нет, я, конечно, слышал, чтобы политики целовали детишек, но не взасос, как этот.

Обычно Сатти оживлялся, рассказывая пошлятину, но сейчас в его голосе не слышалось привычного задора. Видимо, он просто резко сменил тему.

— Черный. — Я протянул ему кофе.

Сатти взял стаканчик и оставил его исходить паром на столе. Потом с треском откупорил новый флакончик антисептика и натер им руки.

— Что, много народу сегодня?

Я кивнул и посмотрел на Мартина Вика. Мой приход будто нарушил какой-то важный момент, но взгляд блестящих всевидящих глаз оставался неподвижным.

— Не спит?

— Сам, что ли, не видишь? — ответил Сатти.

— Как самочувствие, Мартин?

В лице Вика что-то промелькнуло, взгляд черных глаз остановился на мне. По спине пробежал знакомый холодок. Сатти приблизил ухо ко рту Вика и прислушался.

— Говорит, если в мире есть справедливость, то он выздоровеет.

— Если бы в мире была справедливость, мы бы остались без работы. Нет, серьезно, как он?

— Как раз собирались прочитать прогноз. — Сатти поднес к Вику газету.

Я пригляделся. На фотографии Вик выглядел смущенным и расстроенным.

— Цена жизни, — прочел Сатти заголовок. — Как сообщают наши источники в больнице, мистер Вик цепляется за жизнь, но ему остались считаные дни. — Сатти опустил газету и посмотрел на заключенного. — Не верь тому, что пишут в газетах, Март.

Губы Вика зашевелились. Сатти наклонился к нему и хмыкнул, будто собираясь ответить на вопрос.

— Источником может быть любой, кто побывал в палате. Врач, медсестра, уборщица. Ты ведь не стал бы торговать информацией, а, Эйд?

— Да кто бы мне поверил, — ответил я. — Уверен, что он хочет это читать?

Сатти открыл разворот с фотографией улыбающегося семейства. Их было пятеро. Мать, отец, две девочки и мальчик. Семейство Муров.

— А почему бы не проплыть по волнам памяти, да, Март?

Губы Вика вновь зашевелились, и Сатти наклонился к нему. Потом выпрямился с мрачным видом и медленно перевел взгляд на меня:

— Может, сходишь и отмоешь дерьмо с рубашки?

Я посмотрел на пятно засохшей крови у себя на груди и попятился к двери.

— Конечно. Смотри, кофе остынет.

Не глядя ни на меня, ни на кофе, Сатти повернулся к Вику. Я вышел в коридор. Из палаты снова послышалось бормотание Сатти. Я посмотрел на пост. Констебль Ренник пристально наблюдал за мной. Дуло винтовки нацелилось прямо на меня. Я направился к туалету, гадая, что все это значит.

Я включил свет. На полу валялся пустой пакетик из-под жидкого мыла. Такой же, как в туалете за перегородкой. Когда мы с Сатти тут разговаривали, его не было. Я посмотрел на дозаторы над раковинами. Пустые. Распахнул приоткрытую дверцу кабинки. Еще два пакетика плавали в унитазе. Я отшагнул, посмотрел наверх. Панели на потолке прямо над кабинкой не было.

Пульс участился, отреагировав на аномалию. Я вышел из туалета.

Ренник не сводил с меня взгляда.

— Все нормально? — спросил я.

Он не ответил.

— Все в порядке, констебль?

Ренник кивнул, а я прошел мимо него к лестничному пролету.

— У тебя кровь! — окликнул он.

За эти недели я столько ходил по этим ступеням вверх и вниз, что накачал ноги, и теперь быстро спустился на первый этаж, хлопая дверями. Протолкнулся сквозь толпу у регистратуры, надеясь, что у меня просто паранойя, и поднялся по центральной лестнице в отделение. Все так же многолюдно. Я пробрался по коридору к туалету, где видел наркоманку около двадцати минут назад. У писсуара стоял мужчина. Он посмотрел на меня тем еще взглядом, когда я забарабанил в стену кабинки.

Изнутри не доносилось ни звука.

Я отшагнул, посмотрел наверх. Здесь тоже не было панели на потолке. Я распахнул дверцу плечом. В унитазе плавал пакетик из-под мыла. Наркоманка либо смылась в унитазе, либо выбралась через потолок.

Я выругался.

Мужчина у писсуара ретировался, не вымыв руки. Я последовал за ним. Расталкивая пациентов и сотрудников, спустился по главной лестнице. Преодолел лабиринт приемного покоя и снова ступил на лестницу. Лампы замигали, свет потускнел. Погас.

Я нащупал перила и вздрогнул.

Откуда-то шел сильный химический запах, и, кажется, кто-то спускался