— Давно бы так. Не то уговариваю тебя, как гимназистку на соитие.
Тополев сел прямо, свесил сомкнутые руки между высоко задравшихся коленей — диванчик заведения в восточном стиле был низковат, — заговорил по существу:
— С Яковом Борисовичем Чудовым я познакомился в конце девяностых. И Яша, Кот, — кудесник. Оправдывает свою фамилию на двести пятьдесят процентов. Когда заводы-фабрики еще по беспределу отжимали, он, один из первых, начал внедрять у нас серое рейдерство. Такие схемы и лазейки находил… — Тополев аппетитно причмокнул. — Вах! Директор утром приходит на предприятие, а он уже там — никто. И все документы у рейдеров грамотно оформлены. Причем знаешь, что интересно. Яшу не столько конечный результат интересовал, сколько сам процесс. Он говорил, это — как грибы собирать или рыбу ловить: выбрал точный момент, подсек — и вытащил щуку. Или долго-долго топал по лесу и, наконец, нашел! Вот-т такущий боровик…
Тополев, видимо обрадованный согласием Котова, говорил цветисто, артистично. Но впрочем, если вспомнить о его восточном воспитании, то все звучало в принятой манере его предков по материнской линии. Прорывалась в Топляке цветистость. Как, впрочем, и упоминаемое хлебосольное радушие.
— А в две тысячи шестом, Кот, все закончилось. — Тополев помрачнел, поиграл желваками на скулах. — Машину Яши обстреляли, он уцелел, но погибли его жена и водитель… Короче, Яков остался с девятилетней дочкой на руках, потом долго не мог решиться заново жениться… Сейчас Дарье двадцать четыре. Пару лет назад у нее появилась мачеха, почти ровесница… Все сложно, Кот.
— Все обычно, Костя, — не согласился вор.
— К сложностям я только подхожу. После гибели первой жены Яша решил посвятить себя дочери и, как его ни уговаривали, отошел от дел. Поселился в подмосковном городке, естественно, стал там фигурой. Не сразу, постепенно, но уверенно, — масштаб ума не позволил, понимаешь ли, совсем затихариться. А городок тот, Кот, был к тому времени уже поделен, Якову пришлось локтями поработать. И вот с сыном его главного городского конкурента Дашка-то как раз и связалась.
— Вражда такая непримиримая, что ради дочери о ней забыть нельзя?
— Была попытка, — кивнул Тополев. — Но там папашка… азербайджанец, рынки и поставки с юга держит, тоже с выбором сына не согласен. Вроде как у этого Руслана уже какая-то невеста из своих есть… Но я о другом: Яков с эти азером из-за романа детей схлестнулся еще хуже, вдребезги.
— Глупость какая-то. Средневековье.
Тополев вздохнул согласно и, изображая кавказский акцент, надувая губы, спесиво выговорил:
— «Ты чего, Вася, на моего сына баллон катишь, а? Ты кто такой? Мне твоя дочка задаром не нужна…» — Приподнял руку и пренебрежительно побрызгал пальцами. — «Давай, давай, гуляй отсюда».
— Ясно. Но все еще не по сути дела.
— Подхожу. С середины девяностых Яков собирал рабочее досье на всех своих клиентов. Я думаю, что для страховки, но Яшка побожился, что мечтает книгу написать. Учебник, блин! «Как развести лоха» или «Как лоху остаться с бабками»! Короче, он оставил всю документацию со своими пометками в загашнике, до поры до времени ее не трогал, выжидал, пока по тем делам срок давности истечет. Сам понимаешь, темы там серьезные, даже если поменять фамилии в учебнике на «некто» и «господина N», лучше все равно поостеречься — судебными исками завалят…
— Не веришь Чудову? — перебил Игнат.
— Самое смешное, верю, Кот! Офигел, конечно, когда услышал про его книжную мечту и про архив. Но все-таки поверил. Яша же азартный… был. Пока не скис в своем Подмосковье.
— Так и повод был. Серьезный.
— Согласен. Дочка для него — главное. И вот если я помогу ему решить пару проблем, он передаст мне документы на урода, который у меня, — Топляк внезапно и зло чиркнул себе ребром ладони по горлу, — во где! — Закашлялся и захрипел. — С землей сровняю с-с-суку!
Ух ты. Коту, конечно, доводилось видеть взбешенного Тополева, но чтобы так, завестись с пол-оборота и полстола слюной забрызгать… Давненько не бывало.
Константин Федорович успокоился так же внезапно, как и вскипятился. Обтер нижнюю часть лица ладонью и, еще в сердцах, продолжил по-командирски:
— Значит так. Слушай сюда, Кот. Чтобы получить то, что пообещал Яша, мне нужно решить разом две проблемы. Во-первых, с женихом. В городе у меня уже работает человек, но там все оказалось гораздо сложнее, чем мы предполагали. Яков уже пытался разлучить Дашку с Русланом, но только все испортил, осложнил. Даша всегда-то была закрытой девочкой, сейчас вообще никого к себе не подпускает. Но, — Тополев задрал вверх указательный палец, — у нее есть фишка, можно сказать, сдвиг по фазе. Получив диплом экономиста, она взбрыкнула и завела себе кондитерскую. Догоняешь? Понял, зачем мне твоя Вероника?
Тополев перегнулся в поясе, поставил локти на низкий столик и сосредоточил ледяной взор на собеседнике.
Котов насмешливо хмыкнул. Картинно почесал в загривке.
— Ну хорошо. Предположим, что с Вероникой мне все ясно: тебе потребовался засланный казачок в ее кондитерской. Но вот я-то зачем тебе, а, Костя? Ты мог сам попробовать договориться с Никой…
Топляк произвел жест согнутой рукой, с которым обычно восклицают «Бинго!».
— Молодец, Кот! Если бы ты не задал этот вопрос, я бы начал в тебе сомневаться. Подумал — хватку потерял. Сам догадаешься? Или подсказать?
— Не нужно. Ты нацелился на все досье Чудова.
— Так, так, — весело кивнул Тополев. — Продолжай.
— Ты надеешься, что я вскрою для тебя какой-то сейф… который прежде еще и разыщу. И принесу досье в зубах… — На этих словах Котов сделался очень серьезным. — Цена вопроса, Костя, поменялась.
— Согласен. Семь… Нет! Восемь. Кот, восемь миллионов, если ты мне принесешь весь чудовский архив.
— А ты там тоже есть? Поэтому так хочешь его получить?
— Да нет, Кот. Вот хочешь — верь, хочешь — нет, но я, Кот, единственный из всех, с кем Яша работал, но кого он никак не подозревает в гибели жены. В день ее гибели Яша должен был приехать на предприятие, которое готовилось стать моим. Без него, Игнат, я мог попасть на фантастические бабки и был совершенно не заинтересован в его отсутствии и даже задержке. Можешь поверить, когда завод все-таки перешел ко мне, его бывших владельцев мне было совсем не жалко. Земля пухом им не стала, паршивые