— Не знаешь ты, Серафима, деньгам счета, — укорил меня Аркадий Наумович, когда мы вернулись к коляске. — Впрочем, чего еще от кисейной современной барышни ожидать.
Я обиделась. А сам-то! Видела ведь, что он в рулонах на столе не просто так рылся, искал что-то, а когда нашел, на то место стопку ассигнаций засунул.
— Натали к вашей кисейной породе также принадлежит, — не замечая моей обиды, продолжал кузен. — Цветы, наряды, лакомства. А стоит на транжирство указать, моментально обиды и угрозы. Не имеешь, братец, права мне указывать! Я жениху пожалуюсь, уж он-то меня защитит.
Он возбужденно жестикулировал, чуть не вываливаясь из коляски, говорил громко, с драматическими интонациями. Если бы я не провела с ним последние два часа, решила бы, что Аркадий Наумович попросту пьян. Но к обеду вина не подавалось, а от рюмочки наливки за десертом взрослого мужчину так развезти решительно не могло.
— Ты-то, Серафимушка, своему жениху на меня не донесешь?
— Есть за что?
— За меня тебе замуж надо было, — всхлипнул кузен. — И деньги бы в семье остались, и…
Какие еще выгоды проистекли бы от нашего с ним брака, Аркадий Наумович, видимо, придумать не смог. Он бы и трезвым не сподобился, а уж в сумеречном своем состоянии и подавно.
Кузен хочет денег, только их. Не подозревает в ослеплении, что счастья они не приносят, и спокойствия, и даже защиты. Хорошая берендийская поговорка есть — от сумы да от тюрьмы не зарекайся. По воле канцлера Брюта вся семья Абызовых в один миг и то и другое получить может. Дело о заговоре и покушении никуда не делось, лежит в шкафу тайной канцелярии и на столе окажется сразу, как его высокопревосходительство решит. И папенька о том знает, поэтому и в границы империи ни ногой, ждет, пока я в силу войду, пока смогу семью защитить.
— Сновидцы, Фима, особое чародейское сословие, каждый из них при императорском пригляде и благоволении, каждого свое царство-государство бережет и пылинки сдувает. Станешь сновидицей, даже канцлер над тобою власти не получит.
— Вам, папенька, не приходила мысль, что наше величество тоже может оказаться не самым симпатичным субъектом? Не попасть бы из огня в полымя.
— Управление в нашей отчизне не только монархом производится. Есть еще сенат, министерства, Священный синод.
— И никому из них сновидцы не подчиняются, мне учитель сказывал, что мы вне государевой политики существуем.
— То-то и оно. Вы принадлежите миру в общем. Это твой учитель сказывал уже мне. Только вот не желает объяснять, блаженный чародей, для чего именно вы этому миру так уж нужны.
— Папенька, я если я не захочу, если пожелаю только себе принадлежать?
— Неволить не буду. — Родитель тогда обнял меня крепко. — Только, Фимка, не попробуешь, не узнаешь. А труса праздновать и после жалеть о том, чего не сделал, не по-нашему это, не по-абызовски. Не сдюжишь, беды особой не будет. Найдем местечко под солнцем, скинем в отечестве капиталы, как ящерка хвост, может, откупимся этим. А на пропитание я тебе везде заработаю. Мне же главное, чтоб было для кого стараться. Замуж тебя выдам за простого человека, потому что читывал в медицинском журнале аглицком, что у чародеев меж собою редко детишки получаются. Ты мне внуков родишь, заживем!
На этом моменте я батюшкины фантазии прервала, потому что ощутила в его тоне тревожные нотки предопределенности. Подготовил уже Карп Силыч отступление, точнее точного. И местечко облюбовал, и недвижимость прикупил соответственную, и, может, господинчика нужных статей приметил. Ну характер такой у моего родителя. Недюжинной основательности человек.
Пока я предавалась воспоминаниям, коляска наша уже катилась по бульвару, а Аркадий Наумович, утомленный своим страстным монологом, откинулся на спинку, задремав.
— Сойду здесь, пожалуй, — разбудила я его. — Вели кучеру остановить.
— Не желаешь мою контору посетить?
Его контору! Пришлось скрыть улыбку от этого хвастливого заявления.
— Подруга меня ожидает. — Я кивнула на корзинку, предлагая собеседнику дальше додумать, что встреча подразумевает передачу собачечки.
— Что за подруга? Какого звания? Как твой старший родственник, Серафима, я обязан…
— Аркашка! Друг! — через борт почти остановившейся коляски к кузену обращался развеселый господин. — На службу? Представишь прелестной барышне?
Поначалу не признав Мамаева в статском платье, я молча хлопала глазками. Кучер остановил лошадь.
— Господин Папаев, — без удовольствия представил Бобынин, — Эльдар Давидович, чиновник по морскому ведомству. А это моя кузина, Серафима Карповна Абызова.
— Счастлив знакомством. — Эльдар перевесился через борт, чтоб приложиться к ручке, но приложился к мокрому Гаврюшиному носу.
Гавр чародея признал и встрече непритворно обрадовался, видимо считая, что тот всегда пирожки с расстегаями при себе имеет.
— Авр-р? — Выпечки не было, к эдаким ударам судьбы собачечку жизнь не готовила.
— Как все пречудесно образовалось, — кивнула я Аркадию, — ты, братец, вместо спутницы приобрел спутника, скучать вам не придется. Господин Папаев, извольте мне помочь.
Я спустилась на мостовую, опершись на Эльдарову руку. По ней сразу же побежали знакомые огненные искорки.
— Аркадий, будь любезен, корзину, пакет.
Заняв обе руки ношей, присела в книксене:
— Хорошей прогулки, господа.
— Экая штучка, — довольно громко сообщил Мамаев, усаживаясь в коляску на мое место. — Это в каких же краях таких нимф…
Окончание фразы скрали расстояние, уличный шум и стенания голодного Гавра. Пришлось сей же момент покупать ему у лоточника связку баранок, и терпеть толпу зевак, желающих полюбоваться прожорливым зверьком.
— Куда только оно все помещается? — ахал лоточник. — Покупайте, люди добрые, наивкуснейшие баранки. Тварь бессловесная врать не будет, вишь, как уплетает!
Желая поддержать бойкую торговлю, нам спрезентовали еще одну связку.
— Тварь ты, — сокрушалась я, — разбойник. Что ж ты меня позоришь? Можно подумать, я тебя голодом морю.
— Ав-р, — чавкал Гаврюша. — Ав-р…
Завидев третью связку, которую нам собирались поднести, я позорно бежала. Холодный ветер проникал под юбку, морозя щиколотки. Поэтому шага я не сбавила, даже когда толпа осталась позади. Однако куда же подевался весь мой огонь? Мерзнуть было непривычно и неприятно.
— Чаю, — первым делом попросила я в «Крем-глясе», — много горячего чаю, пожалуйста.
— Наливочку к нему рекомендую, — интимно предложил официант. — С морозца самое то.
Я кивнула, поискала взглядом Гелю, ее рыжая голова пылала на фоне камина.
— За тот столик поднесите.
— Это что? — спросила Евангелина Романовна, рассматривая пакет, который я сунула ей в руки, едва поздоровавшись.
— Это замена тому мундиру, что ты из-за меня разорвала.
Попович приняла не сразу, подумала минутку, видимо прикидывая, считается ли сие подношение взяткой, после улыбнулась:
— Благодарствую, Серафима Карповна. Подарок полезный, я мундиры порчу с прискорбной быстротою.
Ямочки у нее на щечках появились милые, в зеленых глазищах читалось добродушное спокойствие. Как же она мне нравилась в этот момент! Очень хотелось, чтоб она именно такой и оказалась, не