Ооо!.. Етить твою мать, профессор!

Иди сюда, выпей с нами!

«Собачье сердце»

Рада открывает входную дверь, черной кошкой проскальзывает в квартиру и растворяется в темноте прихожей. Скидывает

сапоги и свободно вздыхает только за дверью своей комнаты.

Первым делом она раздевается и натягивает пижаму, пряча синяки и ссадины под брюками и рубашкой. Делает все, не

включая верхний свет, — нужные вещи легко находятся на ощупь. Теперь можно зайти к отцу. Он, должно быть, работает над

очередной публикацией.

Когда зашла домой, Рада успела заметить узкую полоску света, вырывающуюся из-за закрытой двери кабинета.

— Пап, ты не спишь, — не то спросила, не то констатировала, заглядывая в святая святых отца.

— Работаю, дочь, работаю, — вздыхает он и снимает очки. Чуть отклоняется в кресле, расслабляя плечи.

— Вот если бы мама была дома, она бы тебе устроила, — улыбается Рада и аккуратно прикрывает дверь. В этой комнате

не хочется слышать громких звуков. Они тут так же неуместны, как хохот на кладбище.

— Наверное, устроила бы, — соглашается отец и задумчиво поджимает губы. У него усталый вид и покрасневшие глаза.

Видимо, он выпил немерено кофе.

Да, на столе стоят четыре пустых чашки. Мама бы обязательно упрекнула. Не терпела его привычку копить грязные чашки,

но отучить от этого не смогла. Отец не пил из одной чашки два раза, потому за время работы у него собирался целый

«сервиз».

Чуть пригибаясь к столу, дочь заглядывает в отцовские заметки, смотрит в монитор компьютера.

— Это то, что мы с тобой обсуждали?

— Да.

— Иди отдыхай, не мучай себя. Хочешь, я помогу закончить статью? Тут осталось всего ничего. Пара часов работы.

— А ты, значит, спать не хочешь…

— Бессонница мне сегодня обеспечена, знаешь же, у меня это бывает. Просто набралась впечатлений. Иди, я закончу.

— Рада, ты могла бы уже давно сама защититься. У тебя такая светлая голова, ты же умная девочка… Я это говорю не

потому, что ты моя дочь. Лучше бы восстановилась в аспирантуре и защитилась сама… чем кому попало за деньги

диссертации писать. — И хотя в голосе слышится укор, глаза смотрят мягко: — А ты думала, я не знаю?

— Не вижу никакого смысла, — отвечает дочь с холодком. — Диплом кандидата экономических наук что-то изменит в моей

жизни? И, кстати, я пишу вовсе не кому попало. Среди моих «клиентов» есть очень одаренные люди, с такими же светлыми

головами, как у меня, но у них времени нет, а у меня иногда есть. Люди же по разным причинам диссертации защищают, не

все служат науке, как вы с мамой.

Отец громко вздыхает и, опираясь на ручки, поднимается с кресла.

В последние годы он сильно сдал, но тем не менее совсем себя не бережет — все так же много работает. Кажется, еще

больше, чем раньше.

— До сих пор не могу привыкнуть, что ты постриглась. — Гладит дочь по голове.

Рада издает резкий смешок, ёжится как от холода и усаживается на отцовское место.

— Иди отдыхай папа. И не переживай, Вячеслав Игоревич, научное сообщество не узнает, что на этой статье ты

непростительно схалявил. Но за это ты завтра съездишь со мной на квартиру. Надо посмотреть, как там дела. А то, может,

уже и паркет залакировали, да я от вас на следующей неделе свалю. Но поедем только после того, как я высплюсь.

— Конечно, дорогая, конечно. Не забудь проветрить комнату, когда будешь уходить. И не сиди с открытым окном, — говорит

перед тем как закрыть дверь.

Точно, сигареты. Надо принести сигареты. И чашки грязные убрать.

Рада наводит на столе порядок: листы в стопочку, посуду на кухню, настольную лампу ярче. Идет в комнату, достает из

шкафа свою сумку… Твою налево. Забыла у Геры сигареты.

Ладно. Это же не беда. Ее стратегическим запасам любой курильщик позавидует, но сам факт случившегося отдается внутри

необоснованной тревогой.

Она снова лезет в шкаф, на самую верхнюю полку, достает из почти полного блока пачку Richmond Cherry, сует в карман

пижамы и идет в ванную. Старается не шуметь, не хлопать дверями, чтобы не тревожить отца. Не умывается, а только

стирает с губ красную помаду. Потом осторожно запускает пальцы в волосы и, стягивая их в высокий хвост, пригибается к

зеркалу. Смотрит на себя. В глаза.

Что он там увидел? Артём. Он так пристально и жадно рассматривал ее. Что он разглядел?

На нее все так смотрят. Природа наградила ее идеально ровной кожей и крупными, но пропорциональными чертами лица.

Чтобы подчеркнуть эту красоту, не требуется обилия косметики.

Рада резко подается назад, торопливо скрепляет густые волосы резинкой и возвращается в кабинет. Снова садится в

кресло, расслабленно откидывается на спинку. Немного отталкиваясь от стола, свободно вытягивает ноги. Надо собраться с

мыслями. Но они как-то не собираются. Да, это все Гера, мать его так.

Кто бы мог подумать. Гера…

Считала, что ее уже ничем нельзя удивить. Разучилась удивляться. Но Гера взбудоражил. Конечно. Старый, давно забытый

друг. Друг детства.

Семилетней малявкой, она в рот ему заглядывала, ловила каждое слово и считала авторитетом. А как иначе? Ему было

двенадцать. Он взрослый, важный, столько всего знал. А главное, не поучал ее, ничего не запрещал, а только смеялся по-

доброму и давал конфеты. Ириски. Мама не разрешала ей есть ириски, потому что «эти дрянные конфеты портят зубы». А

Рада не могла понять: почему Артёму можно есть ириски, а ей нет? У него что зубы другие?

При мысли о тех ирисках губы Рады невольно расслабляются и растягиваются в чуть заметную улыбку. Она срывает с пачки

хрусткую пленку, прикуривает сигарету и с наслаждением втягивает вишневый дым. Из нижнего ящика стола достает

хрустальную пепельницу. Это ее пепельница. Отец не курит.

А еще она хорошо помнит, как сильно плакала, когда Артёма вернули в детдом. Кучка вернул, опекун. Как она рыдала и

страдала по-настоящему, по-взрослому — она отлично помнит. Ей было очень больно. Но тогда только за себя. Потому что

она потеряла друга. У нее забрали лучшего друга. Слишком маленькая была,