Все тоже несколько секунд смотрели кто куда.
— Ну, пухом им земля. — Никольский выпил, и все выпили вместе с ним.
Они ели, соловея от сытости и усталости. Усталость входила в них с каждым глотком спиртного и каждым глотком еды.
Потом они курили, лежа тут же у палатки.
Женька, показав глазами на немца, спросил Кедрова:
— Ему тоже надо чего-то дать. Хоть хлеба. Дать?
В одной банке осталось немного консервов.
— Дай и это, — сказал Кедров.
Никольский лежал под сосной, сосал трубку, смотрел на немца, смотрел, как он ест, и негромко ругался:
— Высшая раса! Носители цивилизации! Народ философов и поэтов. Тевтоны, бюргеры, колбасники и гомосексуалисты.
— Ложитесь все, — сказал Кедров? — Я покараулю.
Батраков лег рядом с Никольским и положил голову ему на бедро.
— Дай срок, Витя, мы сведем с ними счеты, — сонно сказал он.
Тарасов, Песковой и Женька постелили под той же сосной палатки, бросили на них вещмешки, улеглись и через минуту словно провалились куда-то, уснули.
Кедров сел шагах в четырех от немца со стороны спины. Он сидел, привалившись к дереву, и кусал травинку, и смотрел то на небо, то на немца, то на спящих, то на красных лесных таракашек, известных под названием «солдатиков». Его клонило в сон, и он сонно тряс головой и встряхивал автоматом, который лежал у него на коленях.
Первым проснулся Женька. Он поежился и зевнул.
— Ты чего же не разбудил меня? — спросил он. — Я бы посидел с фрицем.
Кедров закурил новую сигарету.
— Да сколько вы спали? Толкни-ка Никольского.
Женька подергал Никольского за рукав. Никольский сел и стряхнул дремоту.
— Продолжаем жить?
— Продолжаем, — согласился Женька.
Никольский щелкнул пальцами.
— Сейчас бы чашечку кофе! — мечтательно сказал он. — Ты любишь кофе?
Женька пожал плечами.
— Не знаю. У нас в деревне чай пьют.
— Чай — это тоже хорошо. Свежий, крепкий чай. Особенно сейчас бы. — Никольский вздохнул и плюнул — во рту у него после шнапса было отвратительно. — Стакан цейлонского чаю! Да, Женька? Или ты в деревне пил индийский?
— Не помню. Разве не все равно? — удивился Женька.
Никольский глотнул воды из фляги и стал разжигать трубку.
— Представь себе, не все равно. Но сейчас это — детали. Ого! Без трех минут четыре. Ну-ка, подъем, подъем, служивые. Дай, Игорь, карту.
Кедров вынул из планшета карту немца и расстелил ее.
— М-да, — протянул Батраков, присмотревшись к карте.
Карта была штабная, большого масштаба, немецкая оборона обозначалась на ней сплошной линией, и овалы с флажками полков и дивизий западнее этой линии ничего не говорили им: оборона изображалась условно, а не показывалась топографически — как она идет, где проходят окопы, где расположены артиллерийские и минометные позиции, на карте не обозначились места, где в этих овалах были немцы и где их не было.
Все сразу же увидели, что карта им не поможет. Попади такая карта начальнику штаба корпуса хотя бы за день до наступления, и начальник штаба, наверно, отвинтил бы с кителя орден и отдал бы тому, кто принес ее, но для них сейчас эта карта была только куском бумаги, годной разве, чтобы разжечь костер.
Батраков, взглянув на солнце, повернул верхний обрез карты к северу, поводил пальцем по карте и отчеркнул ногтем крестик.
— Мы примерно здесь. Вот Григорьевка, откуда мы наступали. Та длинная деревня — предпоследняя, а вот та… Мы вошли в лес примерно здесь. Вот просека — эти пунктиры, вот дорога. Мы прошли левее тригонометрической точки, той вышки, на которую хотел идти Песковой. Мы примерно здесь, — повторил он. — Километров пятнадцать от фронта.
— Может, наши продвинулись? — сказал Песковой.
Батраков провел ногтем от крестика к синей линии и пересек ее.
— Если держать строго на восток, Григорьевка останется правее.
— Надо идти на восток, — сказал Никольский.
— Да, — поддержал Бадяга. — Неважно, где выходить.
Тарасов пристально рассматривал значки на карте.
— А выйти бы надо.
Все молчали.
Кедров толкнул Никольского.
— Посмотри, фриц слушает. Мне кажется, он понимает. Я все время слежу за ним.
Батраков прищурился и поманил немца пальцем.
— Иди сюда.
Немец встал и шагнул к палатке.
— По-русски понимаете? — спросил его Никольский.
Немец что-то ответил по-немецки.
— Как консервы? — спросил Песковой.
Немец снова сказал что-то по-немецки.
— Что он говорит? — спросил Бадяга у Кедрова.
— Откуда я знаю? — Кедров снова переглянулся с Никольским.
Бадяга оттопырил губу.
— Как откуда? Ты же десятилетку кончил!
— Я учил английский. Жень, что он сказал?
Женька смутился.
— Я не понял. Он очень быстро говорит и совсем не так, как в школе.
Бадяга еще больше оттопырил губы.
— Эх вы, ученые.
— Он понимает по-русски, — повторил Кедров. — Я сказал: «Снимай мешок», и он снял, я сказал: «Садись», и он сел. Я все время смотрел на него — он слушал, по глазам видно, что понимает.
— Как собака, все понимает, а сказать не может, — определил Никольский и заглянул немцу в лицо.
— Не, не может, а не хочет, — уточнил Тарасов.
Немец чуть побледнел.
Никольский полыхал трубкой.
— Но, может, он еще заговорит?
Всего на секунду, и едва-едва заметно, губы у немца презрительно дрогнули.
— Видел? — спросил Батраков Кедрова.
Кедров встал.
— Не надо, Игорь, — попросил Женька.
Кедров дернул плечом, шмайсер скользнул ему в руку, и он перевел предохранитель на «огонь».
— Не твое дело.
Никольский вынул изо рта трубку.
— Советую, господин полковник, одуматься.
Немец смотрел вниз.
— Так как, ты понимаешь по-русски? — спросил Кедров.
Немец поднял глаза и встретился взглядом с глазами Кедрова.
— Понимаю.
Все все-таки остолбенели, словно заговорило дерево, а Бадяга даже открыл рот.
Кедров поставил шмайсер на предохранитель.
— Я же говорил вам…
— Садитесь сюда, — Никольский показал на свободное место у карты.
Немец сел.
Песковой потер руки: Вот это повезло.
— Говорите, — сказал Никольский.
Немец покосился на Кедрова, и Кедров усмехнулся.
— Можно.
— Я офицер штаба армии, — негромко начал немец, — и плохо знаю обстановку на переднем крае. Я там почти не бываю, к тому же после вашего наступления, как вы понимаете, передний край изменился, и помочь вам…
— И себе, — добавил Кедров.
— …и себе, — повторил немец, — особенно не смогу.
— Посмотрим, — сказал Никольский. — Как вы оказались здесь?
— Я выполнял приказание командующего армией.
— В чем оно заключалось?
— Я доставил пакет командиру корпусной группы.
— Разве нельзя было послать офицера чином пониже?
— Пакет был очень важный.
— Чем?
— Этого я не знаю.
Батраков постучал пальцем по карте.
— Только не врать.
Немец прокашлялся.
— Я не вру. Пакет был запечатан.
— Как вы попали в лес? — спросил Никольский.
— Я вручил пакет, когда уже началось ваше наступление. Я не взял охрану, рассчитывая, что можно проскочить на танке. Мы ехали очень быстро, и водитель ошибся…
Никольский повернул карту так, чтобы немцу было удобней.
— Где меньше всего ваших войск? Мы находимся примерно здесь. Где, по вашему мнению, легче перейти фронт?
Немец потер переносицу.
— Плотность обороны примерно везде одинакова. — Он помедлил. — Ваше наступление заставило передвинуть резервы не только в район прорыва, но и на фланги. Поэтому…
Никольский поморщился и помахал между собой и немцем ладонью.
— Нам, господин полковник, не нужны академические ответы — мы не на штабном разборе. Будьте конкретны. От ваших ответов зависит ваша жизнь.
Кедров кивнул.