Почему я на стройке? Легче всего сказать — романтика. Аргумент сомнительный, но сейчас в моде. А если откровенно, то все получилось не очень серьезно. Жила девчонка по имени Светка, и жил мальчишка по имени — я. Это случается обязательно. Вдруг мальчишке показалось, что он влюблен. И не как-нибудь, а только окончательно и бесповоротно. Девчонка фыркала, когда встречала курносого мальчишку. А мальчишка, вобрав в себя тысячу обид, где-то наедине с собой придумывал месть всему девчоночьему роду. И когда однажды мальчишка понял, что он всего-навсего один из многих и девчонка по имени Света если и думает о ком-то, то этот кто-то совсем не он, мальчишка готов был разрыдаться. Однако делать этого не стал ни в момент собственного прозрения, ни много позже. «Она пожалеет, — сказал он. — Ах, как она пожалеет». И уехал. Мальчишка не делал из своего отъезда тайны, наоборот, он лихо сбил кепку на затылок и таким валетом прошел по Дегтеревскому переулку, что даже участковый милиционер Дранышев прищурил глаз и, сплюнув под корявый сапог, звонко сказал:
— Ишь, выгребает, как всамделишный.
Напротив дома Светы Галычевой мальчишка остановился и так посмотрел на холодные и надменные окна, что стекла сверкнули невнятным отливом и судорожно задребезжали. А может, это всего-навсего были слезы и случайный ветер. Мальчишка уехал.
Вот и вся романтика. Год кантовался разнорабочим. Потом армия. А чуть позже, не заезжая домой, — сюда.
Стихов я не пишу, на гитаре не играю. Короче, личность вполне заурядная. И последнее — историю эту рассказывать буду я, как справедливо было замечено однажды. Я не Игорь Ильинский — терпите.
Началось все довольно банально. Шел автобус. Ехали люди. Думали о житье-бытье. Некоторые спорили, некоторые досыпали, короче, ехали. И тут вдруг забавное обстоятельство: пропал кондуктор. Пассажиры всполошились. Кто на улицу, кто к водителю: так, мол, и так: рост средний, глаза серые, усы вразлет, фуражка форменная. Был человек, и нет человека.
Водитель нас выслушал, зевнул, толкнул кепку на глаза и говорит:
— Не пойму вашего беспокойства, граждане. Кондуктор не иголка, найдется. У меня график, поехали.
Ну раз поехали, какой разговор. Ему виднее, он бригадир маршрута. Пока суть да дело, кто-то предложил деньги собрать. К этому времени автобус свернул на площадь Коммунаров и стал тормозить. Народ засуетился. В чем дело? Почему остановка? Вот тут и следует сказать: «нда…а…а…» Дверь открылась, и на подножке появилась она. Вошла и сказала:
— Здравствуйте, я новый кондуктор.
— Ухх ты, — вздохнул автобус, и мы поехали дальше.
* * *
По-прежнему каждое утро приходил автобус. Все с шумом бросались на свободные места и ехали. Все было по-прежнему — и все было иначе. Среди нас появилась женщина. Мы смотрели друг на друга, пытаясь понять происходящее, но, увы, разводили руками. Мы только внешне оставались теми же самыми, а в сущности мы уже давно были другими.
Ее звали Леной. Фамилия Глухарева. Она была красива. Я говорю это утверждающе и категорически. Тот самый случай, когда невозможно выделить что-то одно: глаза, профиль, улыбку или манеру говорить. Нет. Бывает же человек красив весь сразу.
Очень скоро мы поняли, что все без исключения влюблены. Так случилось. Мы подозрительно поглядывали друг на друга и делали единственно верное, хотя и малоприятное открытие: «И он тоже».
Двое из нас скисли сразу, потому как почти молодожены. Им единственно что оставалось — говорить «здрасьте».
А вот мы — Сережка, Коля и я — мы другое дело. Наш удел — ждать.
Цветы договорились дарить по графику. Сегодня я, завтра — Николай, послезавтра — Сергей. Время от времени мы разрешали это делать Димке с Сашкой. Естественно, только в целях профилактики и укрепления семейных уз… Однако вскоре от этого пришлось отказаться. Начинал действовать закон перехода количества в качество. График был пересмотрен, и отныне цветы дарили мы, а молодожены хором говорили «здрасьте».
Ну, а дальше? А дальше решать не нам.
На дворе стоял апрель. Пористый снег, серые залысины асфальта на солнце, застекленные по утру лужицы и воздух — весенний и мороз. Мы вдыхали вечерний озон, блистали, так, по крайней мере, нам казалось, своим остроумием, ну и… Да, переживали и ждали. Чего именно? Решения прозаического уравнения. Быть или не быть. Любит — не любит.
И она сказала «быть». «Мальчики, мне лучше быть с Николаем».
Вот так просто решаются самые сложные проблемы. Не надо прятать двугривенный в новогодний пирог, по очереди тащить обломанные спички. Ничего не надо. Все просто: «Мальчики, мне лучше быть с Николаем».
«Но почему? — готов был взорваться каждый из нас. — Почему с Николаем?»
Мы убеждали себя: надо быть выше этого. Мы готовы были облить презрением каждого, кто бы назвал это чувством зависти.
«Подумаешь, — говорили наши иронические взгляды. — Не считаете ли вы, что мы обижены вниманием. Мы, парни с незаконченным высшим, так сказать, надежда строительного треста и, надо полагать, не только треста. Смешно!»
Мы рады за товарища. И даже больше того, мы желаем ему счастья.
И все-таки почему?
Коварный червь сомнения сверлил наш мозг, а апрельское солнце настойчиво подогревало наше легковоспламеняющееся самолюбие.
Да, он умен. А мы?
Да, он молчалив. А мы?
Ну, положим, не совсем, скорее, даже наоборот, но разве это порок?
Он пишет стихи. Ну и что? Стихи — не довод. Зато мы их читали, чего не делал он.
И все-таки чем-то он был лучше каждого из нас.
Может быть, своим умением слушать, полностью отдаваясь во власть мыслей собеседника.
А может, улыбкой, которая, словно заблудившись, вдруг застывала где-то в глубине его серых глаз.
А может быть… Нет… Это совсем другое.
Случилось все на его дне рождения. Дата хотя и не круглая — Николаю двадцать четыре, однако отметить положено.
Экспромт — великая вещь. Николаю ни слова.
Катюша Брагина — Сашкина любовь — где-то раздобыла кусок красной материи и, пока мы занимали у соседей стулья, обтянула кумачом угол комнаты.
Сашка достал мел и аршинными буквами написал: «Красно место пусто не бывает». Потом поставил точку и добавил: «Занято».
Около восьми все собрались, ждали Николая. А часом позже уже терялись в догадках, почему его нет. Лена наклонилась ко мне и сказала:
— Меня даже знобит от страха.
— С какой стати?
— А вдруг он не придет.
— Куда