– Костя, помоги Максу. Ранцы прошмонайте, если что ценное – забираем с собой. Остальное бросить. Трупы осмотреть – и в овраг, вещи, стволы – туда же, замаскировать ветками, по возможности вернемся позже, заберем оружие и мелочевку. Иди, я пока пару слег срублю, носилки из фрицевских плащ-палаток сделаем.
– Думаешь, донесем? – Паршин был мрачен, словно туча.
– Если сильно повезет, – буркнул Александр, с остервенением оттирая окровавленные ладони о траву. – Очень сильно. – И сдавленно рявкнул, теряя терпение: – Бегом давай, время теряем!
Следующие несколько минут пролетели незаметно. Пленных надежно связали – так, чтобы могли самостоятельно передвигаться, но не более того. Раненому радисту наложили повязку – повезло, пуля прошла между костями голени, не раскрошив ни одной из них, так что идти он мог сам, опираясь на плечо камрада. Больно, конечно, ну да что делать? Жить хочет – помучается немного. Поскольку альтернативы нет – на себе его никто тащить не станет.
Пока товарищи инспектировали содержимое ранцев, Гулькин соорудил из стволов молодых деревьев и пары камуфлированных брезентовых плащ-палаток импровизированные носилки, на которые уложили так и не пришедшего в сознание Васютина. Рацию навьючили на командира диверсионной группы, тем самым еще больше ограничив его свободу движений: попробуй-ка подергайся с грузом на спине и повисшим на плече едва ковыляющим раненым. Тем более что отлично знающий немецкий Александр сразу предупредил: «Будешь делать глупости – прострелю колени и локти и оставлю в лесу. Живым, возле муравейника. А потом вернусь обратно, посмотреть, что от тебя осталось. Обо всем, что нам нужно, мы и от твоего товарища сможем узнать. Понял, нет?»
Несколько секунд гитлеровец буравил его лицо прищуренными серо-стальными глазами, всем своим видом выражая презрение – еще бы, какой-то унтерменьш посмел ТАК разговаривать с истинным арийцем, офицером элитного подразделения.
– Похоже, нет… – с ленцой в голосе протянул лейтенант. И нанес всего один короткий удар сложенной лодочкой ладонью в нужную точку. Немец охнул, ломаясь в поясе, и упал на колени, тщетно пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха. Выждав несколько мгновений, Гулькин захватил его подбородок бурыми от крови пальцами, больно сжав нижнюю челюсть в месте выхода нервов, и запрокинул голову, взглянув в побагровевшее лицо:
– Теперь понял? В глаза смотреть, падаль!
На сей раз поединок взглядов не продлился и секунды – фашист первым отвел глаза и коротко кивнул, потихоньку восстанавливая дыхание. В том, что этот с трудом сдерживавший ярость русский поступит именно так, как обещал, он теперь абсолютно не сомневался…
– Готовы? – Гулькин оглядел товарищей. – Макс, пленные на тебе, гляди в оба. Мы с Паршиным первыми Антона понесем. Меняться станем каждые полчаса. Вопросы? Нет? Тогда вперед. Костя, давай, взяли.
– Взяли, командир. – Паршин первым наклонился к носилкам.
И тут же выпрямился, растерянно заморгав:
– Командир, тут это… Антоха, похоже, того, помер…
Опустившись на колени, Александр коснулся ладонью липкой от начинающей подсыхать крови шеи товарища, не ощутив под пальцами даже самого слабого биения. На всякий случай рассек ножом куртку, приникнув ухом к груди. Тишина. Все, отмучился, бедняга…
Глава 1
Мл. лейтенант Александр Гулькин. Июнь 1941 годаМладлей погранвойск Сашка Гулькин вполне обоснованно считал себя счастливчиком. Поскольку мог погибнуть еще в детстве, когда вместе с друзьями отправился искать приключений на железнодорожный перегон, где поезда притормаживали перед крутым поворотом. И при должной сноровке можно было успеть забраться на тормозную площадку вагона или платформу и прокатиться с ветерком пару километров. А потом с победным воплем сигануть на скорости с высоченной песчаной насыпи – если правильно сгруппироваться, даже ноги не подвернешь.
Как уж там все произошло, он помнил плохо, поскольку прилично ударился головой и почти месяц пролежал в больнице, но суть была в том, что он сорвался. То ли нога соскользнула с ржавой ступеньки, то ли рука подвела, не успев ухватиться за поручень, но он полетел под колеса, прямиком в щель между соседними вагонами. Но в тот день ему немыслимо повезло: зацепившись плечом за лязгающий неумолимым прессом буфер, упал аккурат между рельсами. И поезд прогрохотал поверху, лишь запорошив распластанное на шпалах тело угольной пылью и унеся неведомо куда почти новую кепку. Впрочем, сам он этого не видел, отключившись от удара, – пацаны позже рассказали, уже после того, как к нему в палату посетителей пускать стали.
После возвращения из больницы, получив полную порцию отцовских ременно-задничных наставлений и молчаливого материнского осуждения, Сашка твердо решил завязать с подобными глупостями. Даже учебу подтянул, уделив особое внимание иностранному языку, по которому к концу года едва-едва на троечку выходил. Что особенно расстраивало мать, как раз таки учительницу того самого иностранного, суть – немецкого. Не в его школе, разумеется, только этого не хватало, в соседней. Язык пошел неожиданно неплохо – то ли открылись некие скрытые резервы, то ли башкой о шпалы очень выгодно приложился. В тот момент он и представить не мог, насколько это пригодится в недалеком будущем.
Заодно и спортом всерьез занялся, записавшись сразу в несколько секций. Даже с парашютной вышки пару раз сиганул. Как ни странно, лучше всего ему давалась пулевая стрельба. Так что допризывник Гулькин вскоре стал завсегдатаем стрелковой секции ОСОАВИАХИМ, а там и нормы сначала БГТО, а затем, когда возраст позволил, и ГТО сдал. И долгожданный значок «Ворошиловский стрелок», набрав положенное количество очков, получил. После чего окончательно решил связать жизнь с армией. Отец, простой фрезеровщик и ветеран Гражданской, комиссованный из армии по ранению и до сих пор хромающий, был доволен, мать – наоборот. Поскольку мечтала для сына о совсем ином будущем. Но мужская половина семьи осталась непреклонной, а мнения двух младших сестренок никто не спрашивал. Вот только к железной дороге он с тех пор относился… ну, скажем так, с некоторым недоверием…
Второй раз он должен был погибнуть на рассвете 22 июня сорок первого года. Когда без четверти четыре утра на заставы 86-го Августовского погранотряда, охранявшего юго-восточный фас Сувалковского выступа, внезапно посыпались немецкие снаряды и мины. Но Александру снова повезло. Его застава была поднята по тревоге еще в полночь из-за сообщений о переходе госграницы немецкими диверсантами, нарушившими проводную связь с комендатурой. Преследование результата