— Чему ты удивляешься, Людочка? — с улыбкой сказала мне моя бабушка, после того, как однажды я поделилась с ней этими наблюдениями. — У нас ведь, строго говоря, и не деревня вовсе, а село. К тому же, не простое, а особенное.
Вот-вот. Именно из-за того, что оно особенное, меня в свое время и перестали в него привозить.
Кстати.
Я отвлеклась от созерцания убегающих деревьев, полезла в карман за мобильным телефоном, набрала знакомый номер.
— Привет, бабулечка.
— Здравствуй, моя хорошая. Как ты там?
— Отлично. Ты сейчас дома?
— Конечно. Куда же я денусь?
— А я, представляешь, в поезде. В гости к тебе еду.
— Да я уж знаю, — по голосу было слышно, что бабушка улыбается. — Уже и тесто для пирожков замесила.
— Знаешь? Откуда?
Я ведь перед отъездом так замоталось, что совершенно забыла сообщить бабуле, что собираюсь провести в ее доме целых четыре недели.
— Ты же член моей семьи, Людочка. А я про свою семью знаю все.
Это точно. Причем, иногда в таких подробностях, что диву даешься. Папа всегда говорил, что у его матери, Валентины Петровны Лекарцевой, необыкновенно развита интуиция, почти на грани ясновидения. Мама же наших восторгов по поводу бабули не разделяла, и в минуты раздражения называла ее старой ведьмой, а Волховское, соответственно, ведьминой деревней.
На самом деле, многие друзья нашего семейства, лично знакомые со старшей Лекарцевой, в чем-то с мамой были согласны. Но, в отличие от моей родительницы, говорили о бабушке с теплотой и называли не ведьмой, а волшебницей.
Потому наша Валентина Петровна как много лет своей жизни отдала славному медицинскому делу.
Сначала вела прием в центральной городской больнице, потом в маленькой районной. Когда же объявила коллегам и пациентам, что собирается уйти на заслуженный отдых и переселиться в родное село, разразился страшный скандал. Я тогда была совсем маленькой и, конечно, этого не помню, а вот отец рассказывал, что к бабушке домой целые делегации ходили — уговаривали поработать еще немного. Бабуля, однако, на уговоры не поддалась и уехала-таки из большого города в глубокую провинцию.
Мой отец, к слову, в профессии пошел по ее стопам — тоже стал врачом, правда, не терапевтом, как мать, а узистом. В деле этом он также немало преуспел: чтобы попасть к нему на прием, люди по два месяца в очереди стоят. Это при том, что папа работает буквально на износ.
— На свете, Люсенька, нет ничего более ценного, чем человеческая жизнь, — сказал он мне как-то раз. — Моя же задача — вовремя разглядеть червоточину, которая может это сокровище уничтожить.
Между тем, такое ответственное отношение к работе в некотором роде вышло доктору Лекарцеву боком. Дело свое ему часто приходилось делать в ущерб семье, а это категорически не нравилось моей матери. Ей было абсолютно все равно, что заработки супруга растут с каждым днем, что его уважают коллеги и знает в лицо практически весь город. Она рассуждала так: какая разница насколько успешен мужчина, если жена и дочь его видят только в больничном коридоре и иногда по телевизору?
Папа, конечно, оправдывался, отшучивался и вообще всячески пытался нас задобрить. Собственно, меня задабривать было и не нужно. Я всегда считала своего отца едва ли не героем, способным вовремя обнаружить в теле человека невидимого врага. К тому же, почти все свое свободное время папа посвящал именно мне, а потому мы с ним были и остаемся до сих пор очень хорошими друзьями.
С мамой же дело обстояло иначе. Недовольство между ею и отцом с каждым годом все росло, накапливалось, и в конечном итоге вылилось в развод.
На самом деле, мои родители молодцы. Свои отношения они всегда выясняли тихо, изо всех сил стараясь не привлекать к этому мое внимание, а разошлись так и вовсе забавно — в год моего поступления на первый курс факультета журналистики.
Да, так уж вышло, что я (к великой радости матери) в нашем семействе оказалась «засланным казачком» и продолжить врачебную династию не сумела (химия — это определенно не мое, а без знаний по данному предмету в медицинский университет, к сожалению, не берут). Папа и бабушка к такому повороту событий отнеслись с пониманием — не судьба, так не судьба.
Бабуля, к слову, несмотря на то, что территориально находилась за сотни километров от города, нашей жизнью всегда интересовалась очень живо и сердечно. Мы часто разговаривали с ней по телефону, раз в несколько месяцев приезжали в гости. Маме, правда, эти поездки удовольствия не доставляли, поэтому в какой-то момент произошла смена ролей — бабуля стала приезжать к нам сама.
С тех пор прошло много лет. Родители давно живут отдельно, я окончила университет, устроилась на работу, приноровилась к ритму новой жизни и даже наметила себе в ней неплохое место.
Однако, где-то я, видно, ошиблась, раз мой неиссякаемый оптимизм находится теперь в полузасохшем состоянии, в голове вместо ясных мыслей — каша, а сама я ощущаю себя равнодушной амебой, плывущей по течению.
Быть может, необычное село, затерянное среди лесов и полей, сумеет помочь мне привести себя в норму?..
* * *На нужной станции поезд остановился в шестом часу вечера. Там меня уже ждали. Едва я спрыгнула с подножки на поросшую мелкой травкой бетонку пассажирской платформы, как тут же оказалась в крепких бабулиных объятиях.
— Приехала, моя звездочка, — радостно заахала бабушка, звонко целуя меня в обе щеки. — Господи, а отощала-то как! Одни кости и глаза остались! Не кормят тебя в твоем городе, что ли?
— Кто бы говорил! — весело ответила я, с удовольствием обнимая Лекарцеву-старшую. — Конституция-то, между прочим, у меня твоя.
И это самая чистая правда. Наша Валентина Петровна всегда была стройной и изящной, а теперь, в неполные восемьдесят лет, и вовсе высохла до состояния божьего одуванчика. К слову сказать, на эти неполные восемьдесят бабушка совершенно не выглядит — глаза у нее ярко-зеленые и лучистые, морщин на лице немного, осанка прямая. О солидном возрасте напоминают только пепельные от седины волосы (она за всю жизнь их ни разу не красила) и руки — с желтой пергаментной кожей и кучей пигментных пятен. Рук своих бабуля обычно стыдится, а потому на людях всегда носит перчатки — зимой вязаные, летом тонкие матерчатые.
Внешне я на бабушку не очень похожа, если не считать зеленых глаз и пресловутой конституции, однако надеюсь, что в ее годы (если, конечно, до них доживу) буду выглядеть так же моложаво.
— Моя не моя, а чуток откормить тебя надо, — подмигнула мне бабуля. — Зря ты, что ли, в гости приехала? Я