– Очень хочу, – ответила она и поплелась вслед за радостно подпрыгивающим Федором, который вскоре распахнул дверь детской комнаты и застыл на пороге, пропуская ее вперед.
– Ух ты! – присвистнула Майя, разглядывая невероятное количество разноцветных шаров, которые гирляндами покрывали всю стену напротив кровати. Другая стена была сплошь усыпана какими-то цветными блестками и новогодней мишурой, и во всю ее длину красовалась надпись: «С днем рождения, Федор!» Даже на тюлевых занавесках висели приколотые швейными булавками, яркие и разноцветные фигурки сказочных персонажей, из которых самым колоритным был старина Карлсон, пожирающий варенье прямо из банки.
– Здорово? – с затаенным восторгом спросил Федор.
– Твой папа, наверное, очень сильно тебя любит? – вместо ответа поинтересовалась Майя.
Хотя на вопрос в принципе можно было и не отвечать. И так понятно, что папа, тот самый лохматый и дерзкий мужик, которого Майя за короткий период знакомства уже успела почти возненавидеть, очень любит своего сына.
И это, кстати, нормально. В этом нет ничего сверхъестественного. Отцы обычно любят своих сыновей. И далеко не в каждом случае отказываются от них еще до рождения, предпочитая абсолютную свободу тяготам брака и отцовства. Кто же виноват в том, что в ее жизни все сложилось по-другому?
«Не вешать нос, – приказала себе Майя, чувствуя, как в горле разрастается огромный комок. – Не хватало еще расплакаться сейчас, прямо перед этим мальчишкой… Да и вообще еще не все потеряно. Еще есть шанс… Один, самый последний, призрачный… Но все-таки он есть…»
– Любит, конечно. Он же мой папа! – немного удивленно согласился Федор.
Майя молча кивнула в ответ. Когда-нибудь и у ее сына будет точно такая же комната. Большая и просторная, собственная детская комната. И она непременно на каждый день рождения будет украшать ее воздушными шарами, и лепить на стены сверкающую, неуместную в середине весны новогоднюю мишуру, и на тюлевые занавески обязательно приколет швейными иголками вырезанные из детских журналов фигурки сказочных персонажей.
Ее ребенок будет расти счастливым.
– Ладно, я пойду на кухню. У меня там правда много дел. Ты не обижайся.
– Я не обижаюсь. Вас, кстати, как зовут? – деловито осведомился Федор.
– Меня зовут Майя.
– Майя? Это потому, что вы в мае родились, да?
Майя устало вздохнула и рассмеялась.
– Нет, не поэтому. Меня назвали в честь балерины. Есть такая знаменитая русская балерина – Майя Плисецкая. Моя мама обожала ее и хотела, чтобы я тоже стала балериной, когда вырасту.
– А вы стали балериной, когда выросли?
– Нет, не стала, как видишь.
– А кем стали? Поваром?
«Вообще никем не стала», – мысленно усмехнулась она, а вслух ответила:
– Я стала врачом. Детским врачом. Вернее, еще не стала… Я училась в медицинском институте, но пока его не окончила. Вот окончу, тогда и буду детским врачом…
– А я, когда вырасту, стану гонщиком.
– Гонщик – замечательная профессия, – похвалила Майя, выходя из комнаты. Федор поплелся следом.
По дороге под ногу Майе попался пластмассовый солдатик, и она чуть не упала. Федор, выявивший на полу причину едва не случившейся катастрофы, издал удивленно-радостный возглас и заспешил в зал, где на полу обнаружился замок Белоснежки.
Минут пятнадцать ушло на то, чтобы расставить по местам всех рассыпавшихся солдатиков-охранников. Помогая Федору, Майя исподтишка разглядывала его. Мальчишка оказался точной копией своего отца, только волосы были чуть светлее, а голубые глаза – ярче, и разрез имел более округлую форму. Взгляд – всегда серьезный, сосредоточенный, движения – деловитые и без суеты. Заметив небольшую стайку веснушек на носу у Федора, Майя попыталась вспомнить, имелись ли такие же веснушки на носу ее временного «босса».
Это слово ее рассмешило. Улыбку она сдержать не смогла, даже прыснула в кулак, но Федор, полностью поглощенный реконструкцией замка, этого не заметил, и объяснять ничего не пришлось.
Вернувшийся из магазина Арсений застал их вдвоем, сидящих на полу в зале и сосредоточенно расставляющих по местам многочисленных обитателей нешуточной пластиковой конструкции. Федор, заметив отца, застывшего в дверном проеме и с какой-то блаженной детской улыбкой на лице наблюдавшего за ходом восстановительных работ, тут же вскочил и сиганул на шею Арсению.
Майя поднялась, одернув юбку. Успела заметить взгляд Арсения, скользнувший по ее коленкам, и подумала с неприязнью: «Вот ведь – сына обнимает, а сам на мои ноги пялится, козел!»
Молча протиснувшись мимо обнимающихся, она прошествовала на кухню, прихватив по дороге пакет с купленным куриным мясом. Настроение отчего-то испортилось, и тут же снова нагрянула тошнота. По всей видимости, и настроение, и наличие тошноты в это утро напрямую зависели от степени удаленности «босса».
Чем он дальше – тем лучше, и тем меньше проявляется токсикоз. Чем ближе – тем ужаснее она себя чувствует.
Может, попросить его, чтобы он снова ушел? Странно, и отчего это она его так невзлюбила? Ведь по большому счету он ей ничего плохого не сделал. А то, что слишком уж долго собирался в магазин – так ведь он и понятия не имел, как сильно у нее желудок скрутило! Если б знал – освободил бы, наверное, побыстрее квартиру от своего присутствия, чтобы дама могла остаться наедине с унитазом, в полной тишине и покое…
Достав из кармана мятную жевательную резинку, Майя сунула в рот сразу три пластинки и принялась усиленно двигать челюстями. Тошнота слегка отпустила, и она героически принялась за разделку куриного мяса.
Работодатель, определенно умеющий читать мысли на расстоянии, в кухне больше не появлялся. Лишь изредка доносились из комнаты голоса отца и сына, с восторгом обсуждающих планы на сегодняшний день. Потом заработал телевизор, зазвучала музыка из какой-то детской передачи. Пока жарились котлеты, Майя успела замесить песочное тесто для торта и даже раскатать его на коржи. Заглянувший в кухню Арсений улыбнулся довольной улыбкой, похвалил ее за оперативность и снова исчез из поля зрения.
Майя была благодарна ему за невмешательство. На самом деле, в ее состоянии варить на плите основу для заварного крема и при этом поддерживать светскую беседу было просто невозможно. Или одно – или другое, а еще лучше – ни то и ни другое, а третье.
Третье – бродить по квартирам в новостройке неподалеку от дома и вдыхать вожделенный запах свежей побелки…
В душе отчего-то нарастало чувство обиды. И, как ни старалась, заглушить его она так и не сумела. Покончив наконец с котлетами и установив в холодильнике огромное блюдо с тортом, покрытым шоколадной глазурью, она вышла из кухни, сухо отчиталась о проделанной работе, напомнила, что торт можно есть не раньше чем через пять-шесть часов, потому что он должен пропитаться кремом, забрала заработанные деньги, педантично отсчитала сдачу и вручила ее Арсению, несмотря на активные протесты с его стороны и уговоры «оставить