Фараон Тутмос IV медленно умирал в своих покоях. Почти семь дней подряд врачеватель и жрец Ур-Хеку, обладатель священных сил, с помощью неустанных молитв и всевозможных чудодейственных снадобий пытался восстановить силы, неумолимо покидающие тело фараона, но, несмотря на все его старания, жизненная энергия Ка, доселе благоволившая к Тутмосу IV, стремительно иссякала…

Помощницы Ур-Хеку – жрицы из храма Исиды – зажгли благовония и снова, в который раз, запричитали в унисон молитву:

– О, Исида, Исида, Исида! Трижды повторяем имя твое! О, Исида, мать жизни и плодородия! О, богиня, наполняющая нас жизненной силой! Да будет прославлено имя твое! О, Исида, смилуйся и вдохни Ка в нашего фараона!

Увы, Исида явно оставалась глуха к молитвам своих служительниц: фараон продолжал слабеть с каждой минутой.

Жрицы смолкли. Фараон открыл глаза.

– Исида мне уже не поможет. Надо молить Осириса, дабы он облегчил мой путь в загробный мир… – едва слышно произнес Тутмос IV.

Жрец встрепенулся:

– Не говори так, о, божественный! Ты непременно исцелишься! Я повелел молиться за тебя во всех храмах Инебу-Хеджа, Саккары, Гизы и Дахшура!..

– Минувшей ночью я слышал голос Осириса… Он сказал, что настал и мой черед покинуть этот мир. Осирис ждет меня… – задыхаясь, с трудом промолвил фараон. – Вели принести «Книгу Воскрешения»[5], пусть начинают читать тексты…

Ур-Хеку подал знак жрицам, и те, пав на мгновение ниц перед ложем фараона, столь же поспешно поднялись и заторопились к выходу.

Вскоре с объёмным свитком папируса в руках в покои вошел молодой жрец Кхер Хеб, храмовый писец и хранитель священных книг, и почтительно поклонился фараону. Тот в ответ слабо кивнул и, с трудом оторвав правую руку от ложа, указал дрожащим перстом в сторону невысокого прямоугольного столика из чёрного дерева.

Кхер Хеб повиновался. Приблизившись к столику, опустился на колени, раскатал на нём свиток священного папируса и вопрошающе взглянул на Ур-Хеку.

– Приступай… – распорядился старый жрец.

Кхер Хеб аккуратно отмотал часть свитка на специальную деревянную дощечку и остановился на сто двадцать пятой главе, где описывалось свершение Осирисом посмертного суда над умершим. Главу украшала прекрасно исполненная художником картина: восседавший на троне Осирис, царь и судья загробного мира, был изображен со всеми атрибутами царской власти – короной, жезлом и плетью. Вокруг Осириса плотно расположились сорок два бога, а место в центре зала было отведено весам, на которых боги Гор и Анубис традиционно взвешивали сердце очередного усопшего. На одной чашечке весов покоилось сердце (то есть совесть[6] умершего – лёгкая, либо отягощенная множественными грехами), а на другой – правда (в виде статуэтки богини Маат). Если человек вёл на земле праведный образ жизни, то его сердце и статуэтка весили одинаково, если же грешил – сердце значительно перевешивало. Оправданного покойного суд Осириса отправлял в итоге в загробный рай, а грешника бросал на съедение свирепому чудовищу – льву с головой крокодила.

Молодому жрецу уже не впервой приходилось зачитывать оправдательную речь, которую произнес бы любой умерший, появись у него возможность лично обратиться к Осирису и его многочисленным помощникам, поэтому взирал сейчас на красочное и весьма убедительное изображение суда спокойно и даже несколько отстраненно. Другая причина его отнюдь не показного спокойствия крылась в том, что Инебу-Хедж был весьма многонаселенным городом, так что богатые сановники и многочисленные номархи (правители областей) умирали ничуть не реже простолюдинов. Правда, первые ещё при жизни строили себе роскошные усыпальницы-мастабы[7] в Дахшуре и Саккаре, дабы оказаться после смерти поближе к храмам Осириса. Именно для них-то Кхер Хеб и изготовлял многочисленные копии священных папирусов, которые проникновенно читал затем в присутствии родственников подле ложа умирающих, что, в свою очередь, позволяло ему неплохо пополнять свой кошелёк.

Наконец Кхер Хеб сосредоточился, и в покоях фараона раздался его приятный ровный голос:

– Слава тебе, бог великий, владыка обоюдной правды. Я пришел к тебе, господин мой. Ты привел меня, чтобы созерцать твою красоту. Я знаю тебя, я знаю имя твоё, я знаю имена 42 богов, находящихся с тобой в чертоге обоюдной правды, которые живут, подстерегая злых и питаясь их кровью в день отчета перед лицом Благого. Вот я пришел к тебе, владыка правды; я принес правду, я отогнал ложь. Я не творил несправедливости относительно людей. Я не делал зла. Не делал того, что для богов мерзость. Я не убивал. Не уменьшал хлебов в храмах, не убавлял пищи богов, не исторгал заупокойных даров у покойников. Я не уменьшал меры зерна, не убавлял меры длины, не нарушал меры полей, не увеличивал весовых гирь, не подделывал стрелки весов. Я чист, я чист, я чист, я чист…

Фараон, умиротворенный ароматом благовоний и приятным голосом молодого жреца, впал в забытье… Боль, мучавшая его все последние семь дней, притупилась… Тутмосу слышалось, что Осирис оправдал его. Да, будучи фараоном и утверждая свою власть в Ливии, Нубии и Эритрее, он пролил немало крови – как врагов, так и соплеменников. Но сейчас ему казалось, что он уже ступает на землю Иары, откуда прямиком переносится в райские кущи…

Кхер Хеб читал священные тексты несколько часов кряду, в связи с чем изрядно притомился. Наконец, набравшись смелости, он замолк, дабы перевести дух.

В тот же момент фараон Тутмос IV очнулся от грез и совершенно отчетливо произнес:

– Прибыл ли Иниотеф, наместник Ливии? И где, кстати, мой верный чати Рехмир?

Кхер Хеб оживленно встрепенулся, решив, что Тутмос пошёл на поправку именно после его чтения.

– Хвала богам, наше Солнце! Вы выздоравливаете! – воскликнул молодой жрец, не удержавшись от радости, но, тотчас осознав свою оплошность, пал ниц прямо у столика черного дерева.

– Ты хорошо читаешь священные тесты, Кхер Хеб. Я распоряжусь, чтобы тебя назначили верховным жрецом одного из новых храмов… – благостным голосом пообещал фараон.

Молодой жрец, не ожидавший от Великого господина подобной милости, распластался на мозаичном полу всем телом.

– Мы одни?.. – снова заговорил фараон после недолгого молчания.

– Да… – подтвердил Кхер Хеб, приподняв голову. – Ур-Хеку отправился в храм Имхотепа[8], дабы самолично молить там всесильного бога о ниспослании вам здоровья.

– Пусть молится… – неожиданно равнодушно произнес Тутмос. – Боги всё равно призовут меня со дня на день. Я сейчас говорил с Осирисом…

При этих словах душу молодого жреца охватило ни с чем несравнимое чувство религиозного благоговения.

– О, мой Великий господин! – взмолился он. – Простите меня, ничтожного, за дерзость мою, но…

– Говори, не бойся… – милостиво вспорхнула рука фараона над ложем.

– А как… как выглядит Осирис, о, Великий господин?!

Тутмос задумался.

– Мне Осирис представился таким, – заговорил он, наконец, медленно и размеренно, – каким мы привыкли видеть его на рисунках,