— Да, ваше высокопреосвященство, — подтвердила я.
— Видел ли тебя он?
— Нет. Он не являлся тогда нашей основной целью. Я лишь наблюдала за ним со стороны. Он не имел возможности увидеть меня.
— Вот и хорошо. Стало быть, ты идеально подходишь для этого задания. Твоя задача — подтвердить или опровергнуть предположение ристонийцев о том, что заинтересовавший их человек является Паромщиком. Взять его — дело их тайной стражи.
Кардинал умолк, но я не спешила нарушать тишину. Признаться, я пребывала в недоумении. Только за этим меня посылают в Ристонию? Опознать? Это было весьма необычно. И странно. Да, я действительно видела так называемого Паромщика, когда выезжала на задание в Эркландию. Но я была там не одна. И, право слово, ни за что не поверю, будто я — единственный человек, способный выполнить столь пустяковое поручение (да-да, такое даже заданием трудно назвать). И для чего-то ведь кардинал затеял в качестве предисловия разговор об эркландской политике. Ни за что не поверю, что он просто отвлёкся, непроизвольно сменив тему. Однако пока ответа на эти вопросы у меня не было, и я просто, склонив голову, произнесла:
— Да, ваше высокопреосвященство. Когда я выезжаю?
— Чем скорее, тем лучше. Путь в Ристонию не короткий.
— Я отправлюсь сегодня же. Есть ли у меня дополнительные поручения?
— Будь внимательна, — без малейшей паузы последовал ответ кардинала. — Смотри и слушай. Особенно находясь во дворце Анри Пятого. Однако будь осторожна и не переусердствуй в этом направлении. Мы заинтересованы в сотрудничестве с лордом Эстли и не хотим вызвать гнев ристонийских властей. Также присмотрись к своим собратьям по ремеслу, вместе с которыми будешь выполнять задание. Вполне возможно, что это не последнее наше сотрудничество с Ристонией в вопросах, связанных с эркландской ситуацией.
Я в очередной раз склонила голову и, благословлённая кардиналом в дорогу, покинула кабинет.
Далеко, впрочем, не ушла, так как в соседней комнате столкнулась с племянником кардинала, графом Ринольдом Этьеном Монтереем. Друзья, к коим и я полагала возможным себя причислить, как правило, звали его сокращённо — Рэм.
— Ну что, совсем загонял тебя дядя? — с добродушной усмешкой осведомился он, поднявшись мне навстречу из глубокого кресла, в котором прежде вольготно устроился.
— Да нет, — откликнулась я, коротко коснувшись протянутой руки скорее в мужском, чем в женском, приветствии. — Всё хорошо. Нормальное служебное задание.
— Да ладно, уж мне-то можешь сказать правду, — по-свойски подмигнул Рэм. — Государственные дела для дяди прежде всего. А о том, что в итоге хрупкой леди приходится мотаться по всему свету, наверняка не задумывается.
— Хрупкой леди? — Я весело рассмеялась. — Я, красавец, не леди и уж тем более не хрупкая.
Улыбка никак не сходила с губ.
— Хрупкая-хрупкая, — отмахнулся Рэм. — В зеркало на себя давно смотрела? Худая, как тростинка. Кажется, на ветру сломаешься.
Ну да, худая. Но что поделать, пышные формы даны не всем. Зато балансировать где-нибудь на карнизе намного удобнее так.
— Не бойся, не сломаюсь, — заверила я. — Я не хрупкая, я гибкая. Меня можно складывать вдвое и даже вчетверо — и ничего, разогнусь и пойду дальше как ни в чём не бывало. Я не тростинка, Рэм. Скорее, змея.
— Знаю-знаю, — скептически отмахнулся тот, явно считая моё последнее заявление не заслуживающим внимания. — Очкастая и с капюшоном.
Он насмешливо щёлкнул меня по носу, а я опасно прищурила глаза и сжала губы в тонкую линию.
— Послушай, Монтерей, не буди во мне леди, — зловеще предупредила я.
— Даже пытаться не буду, — шутливо отпрянул Рэм. — Иначе меня жена убьёт. А дяде потом скажет, что это на неё постродовая депрессия так подействовала.
— Разве у графини постродовая депрессия? — удивилась я.
Конечно, мне редко доводилось появляться в высшем свете (да что там, я и в Эрталии-то бывала лишь время от времени), но леди Аделина Монтерей совсем уж не производила впечатления страдалицы.
— Нет, — вернул мне веру в собственную проницательность Рэм. — Но она не упустит случая воспользоваться столь удобным оправданием.
— Решай свои семейные вопросы самостоятельно, — хмыкнула я. — А мне пора собираться, я сегодня уезжаю.
— Далеко?
— За границу.
Не думаю, что он ожидал точного ответа, к тому же, если действительно хотел его получить, всегда мог обратиться к кардиналу. Племянник занимался политикой значительно меньше, чем дядя (не тот у него был склад характера), но ширма недоверия этих мужчин не разделяла.
— Вот я и говорю, — нарочито вздохнул Рэм, — совсем тебя дядя загонял.
— Слушай, не поминай своего дядю всуе. Таких, как он, почти не бывает.
— Дети мои, долго ещё вы собираетесь обсуждать мою скромную персону? — Голос кардинала, раздавшийся из-за двери кабинета, заставил нас обоих вздрогнуть от неожиданности. — Ринольд, я жду тебя уже давно.
Мои плечи затряслись в беззвучном смехе. Подарив приятелю прощальный щелчок по носу (в отместку за его собственный), я направилась к казначею, получать необходимые для путешествия деньги. Если потороплюсь, то успею одолеть сегодня двадцать, а то и все тридцать, миль.
В резиденцию его величества короля Ристонии Анри Пятого меня пропустили, хоть и, конечно же, не без проволочки. Надо же было позвать начальство, показать ему мои верительные грамоты, потом продемонстрировать их следующему начальству и так далее, выше и выше по служебной лестнице. Потом меня пригласили подождать в небольшой гостиной, обставленной со вкусом, но без изысков. Потом появившаяся без стука придворная дама попросила обождать «ещё немного». В общей сложности ожидание затянулось часа на полтора, но я была к этому готова. Как-никак принимать меня должен был один из первых людей государства, а я, хоть и прибыла с посланием от кардинала, гонцом со срочной депешей всё-таки не являлась. Так что полтора часа — это очень даже по-божески, могло бы быть и все пять.
Когда меня провели в кабинет, на город уже опустились сумерки. Я имела возможность наблюдать за этим процессом через закрытое окно. Темнело очень быстро. Вот, кажется, красному солнечному диску ещё далеко до кирпичных крыш окружающих дворец зданий. А вот, буквально за несколько мгновений, он, кажется, приблизился к ним вплотную. Моргнёшь раз — и