Когда трехлетка вопит, что ему дали сломанный банан, проще всего отмахнуться. Он тебе: «Я злюсь», – а ты ему: «Ерунда». Он тебе про чувства, а ты ему – оценочную тарабарщину.
Так вот ребенок не понимает тарабарский язык. Пока.
Он умеет говорить только на языке чувств. Пока.
Пока не освоится, не вырастет и не начнет писать в пустыню интернета: «Меня никто не понимает и просто хочется, чтобы обняли».
Пока мы не вспомним забытый язык чувств, не будет близости.
Пока мы не заговорим на нем вновь, поколение за поколением будет смутно хотеть на ручки, но даже не понимать, что это и про что это.
Пока мы не сделаем язык чувств языком общения, мы так и будем не понимать своих детей.
Отмести непереводимую какофонию сырых детских чувств оценкой «глупый малыш» проще, чем попытаться их хотя бы увидеть, а увидев – понять, а поняв – позволить себе со-чувствовать. Взять на ручки и почувствовать всю обиду и несправедливость мира, в котором банан сломан.
Возьмите на ручки ≠ оставьте меня в покое
– Так что, теперь всех нытиков всегда жалеть?
– Нет. Теперь пытаться понять. Иногда горе таково, что даже слова лишние.
В прошлой школе Тессы было плотное индийское комьюнити. Их культура очень слиятельная, трогательная, с размытыми границами. Я помню, как дочь сходила с ума. Стоило ей расстроиться или заплакать, подружки окружали ее, трогали за руки, пытались обнять, бесконечно спрашивая, что случилось. Но все, что нужно было Тессе, – немного личного пространства: «Мам! Ну как они не понимают, что в этот момент НЕ НАДО ЛЕЗТЬ!»
Великий педагог Януш Корчак писал, что иногда горе ребенка так глубоко, что только молчание достойно его. Лучше не скажешь. Поэтому я спрашиваю у своих детей, хотят ли они, чтобы я побыла с ними, можно ли их обнять. Меня передергивает от вторжения – к себе, к ним.
В первые годы жизни в Англии со мной случилось несколько историй, продемонстрировавших, что непрошеная помощь ранит не меньше, чем полное игнорирование.
Однажды я заметила, что наша пожилая одинокая соседка не выходит из дома. Я постучалась, выяснила, что она заболела, и предложила сходить за покупками. Женщина долго отнекивалась и потом сказала: «Ну, хорошо, купите виноград». Когда я вернулась, то обнаружила у двери табуретку, на ней деньги и записку: «Оставьте тут, спасибо». Тогда соседка мне показалась неблагодарной букой. Но потом я поняла, сколько сил нужно было потратить заболевшему человеку, чтобы отбиться от моей настойчивой помощи.
В другой раз я так же подорвалась помогать столетнему джентльмену, который с трудом пытался подняться со стула. Подскочила, поддержала его, он встал, забрал у меня величественно свой локоть и добавил: «Я способен справиться сам».
Эти «никого ничем не тревожить», «не нуждаться в особом отношении», безусловно, проявления очень английского характера. Но не только. Это прежде всего границы и уважение к другому. Кого-то нужно обнять и держать. А с кем-то – помолчать рядом. Но одинаково в этом уважение к тому, что другой – другой.
Сила внутреннего ответа ≠ сила внешнего удара
– Детей надо с младенчества готовить к тому, что жизнь не сахар и что жалеть и уважать их никто не будет.
– Ребенок, напитанный любовью и самоуважением, скорее справится с трудностями.
Мне часто помогает такой фокус: я представляю, что посыл, который от меня получают дети, становится их внутренним голосом – тем самым, что будет звучать внутри, когда меня не будет рядом.
Я погружаюсь в себя, взрослую, и думаю: мне хочется, чтобы какие слова звучали? Что в нас отзывается в стрессе или в радости? Какие фразы окружающих пулями пробивают внешнюю оболочку и попадают в невидимую внутреннюю цель?
Чем с более сильным стрессом мы сталкиваемся, тем глубже проваливаемся в «детское», иррациональное, состояние мышления. Мелкие неурядицы легко отбиваются рациональными установками, а сложные проблемы ударом под дых заставляют нас хватать воздух и чувствовать, как комком в горле со дна поднимается все неразумное, детское. Отваливаются подпорки принципов и ценностей, наваливается страх, тянет забраться «на ручки» или, наоборот, рычать и кусаться от бессилия.
Я давно поняла: всё, что нужно детям, мы уже сделали.
Мы дали им теплый, уютный дом. И этот образ навсегда останется в них: изрисованные столы, крошки от печенья, мебель с историей, кот, хомяки, мамины оладушки, детские, в которых уже не помещаются старые игрушки, книги, рисунки, одежда.
У них уже есть к чему прикоснуться воспоминаниями сквозь годы. Дом. Почувствовать, как это – когда их любят, им рады. Ощутить, что есть место, где слушают ночные разговоры, заплетают косички, целуют на ночь, укрывают теплым пледом. Где смотрят с нежностью и гордостью, утирают слезы, сажают на колени, не контролируют успехи, не высмеивают фантазии; где крепко прижимают к груди, а о ноги трется, мурча, рыжий кот.
Что у нас остается от детства? Смутное ощущение родного, тепла и легкости. Знание, как это – быть любимым. И я смогла своим детям это дать. Несмотря на то, что много работала, что наш дом никогда не дышал элегантностью и достатком, что с телевизора свисали провода и рубашки вечно валялись неглажеными. Мы часто были невыспавшиеся, непоследовательные, а вместо обеда случались чипсы с колой, и все же как-то мы умудрялись жить просто, легко и тепло. И дети выросли в этих легкости и тепле. И поэтому они чудесные. Свои, добрые, чувствующие, неожиданно здоровые и хорошие во всех смыслах.
И я вот представила, что как будто бы дети прибывают кольцами, как деревья: с каждым годом новое кольцо, сердцевина все менее сочная, а кора все более твердая. И с каждым годом всё жестче и больнее их бьет жизнь. А удары бывают всякие: какие кору чуть поцарапают, какие пробьют в сердце, так что течет беззвучный, прозрачный сок. Чем глубже бьют, тем меньше в ответ разума, тем больше сердца, чувств. Чем больнее – тем глубже.
И поэтому так важно все то, что было сказано еще в детстве, все, что сохранилось на каждом кольце. Все эти тепло и легкость будут звучать внутри, поддерживать моих детей даже при самом сильном и глубоком ударе.
Травма не закаляет.
Мы не кормим ребенка намеренно тухлой пищей и не поим его грязной водой, чтобы он привык к ним.
Намеренно унижать, отталкивать, травмировать его с целью подготовить
