– Да нормально, пап, работаю. Вчера за монтаж курсов заплатили. Я еще подвизался видеотрансляцию подкаста одного делать, пока непонятно, что выгорит. Гляну.
– Ага-ага… – Отец помолчал. – Я денег пришлю, ты не волнуйся, получка в конце месяца, все по расписанию.
– Есть у нас, не парься. – Тарас перевернулся на спину, в левом боку колоть еще не перестало, но дышалось уже легче. – Ты сам как? Не болеешь?
– Некогда болеть. У нас тут скважина знаешь какая – закачаешься. Во всех смыслах.
Тарас хохотнул. Отец подписался на вахту сразу, как решили взять ипотеку. Новый дом еще домом-то не был – котлован и грязное месиво, а мама уже принялась мечтать, какие шторы повесит на окошке, отрисованном в плане подрядчика.
– А здесь твою берлогу устроим, – решил отец, щелкая мышкой по боковой комнате.
Тарас кивал, но в уме подсчитывал, сколько ему будет, когда в квартиру можно будет въехать. Двадцать три? Двадцать четыре? Впору самому планировать, где и как жить, а не в родительском доме место выбирать. Но промолчал. Первый платеж получился большой, зато банк расщедрился на низкий процент, но и он сожрал все накопления.
– Да не надо, сынок, все хорошо, – говорила мама, когда Тарас подсовывал ей половину своей повышенной стипендии, но деньги все-таки брала.
А потом шарагу, в которой Тарас учился на видеографа, лишили лицензии. И стипендии вместе с отсрочкой от армии тоже. Усатый и толстый, совершенно карикатурный прапорщик долго листал личное дело Тараса, покачал головой и отправил его на медосмотр. Оттуда на медкомиссию. Потом в больницу. Врачиха с грустными глазами усталой лошади пощупала пульс, сделала ЭКГ, поглядела сумрачно и сжалилась – дала отсрочку до следующего призыва.
– Вам, Мельников, надо бы сердечко подлечить, вес сбросить. А осенью пойдете родину защищать, – вздохнула сочувственно. – Ничего не попишешь.
Маме Тарас сказать не решился. Она и так уже истосковалась по отцу, осунулась, стала суетливой и рассеянной. Вернулся домой, бросил рюкзак в угол, включил ноут и начал искать работу.
«Ну что, солдат, куда слать письма?» – бодро поинтересовалась Кира в телеграме.
«Из окна самолетиком». – Тарас добавил стикер с уточкой в солнцезащитных очках.
«Откосил?»
«До осени отсрочка, а там отмажусь. Не печалься, старушка».
Кира посмеялась в голосовом сообщении и вышла из сети. Но смех получился нервным.
Мама гремела на кухне посудой, потом включила телик, там бубнили что-то безрадостное про войну на пограничных территориях, авиаудары, потери – про всякую жуть, от которой Тарасу стало сразу и душно, и холодно.
– Мам, выруби телик, а! – крикнул он в коридор.
– Я смотрю! – Маму почти не было слышно из-за шумящей в раковине воды.
– Тогда переключи! – Тарас подошел к окну и распахнул форточку, глотнул талого, еще морозного мартовского воздуха.
Мама недовольно звякнула крышкой из-под кастрюли, но канал переключила: голос диктора сменился на невнятное бормотание очередного сериала. Тарас прикрыл форточку и вернулся за ноут. В телеграм успело прийти сообщение от отца:
«Какие новости? Годен?»
Тарас оглянулся через плечо, будто мама могла подсмотреть. Быстро напечатал:
«Пока нет. До осени отсрочка».
«Сердце?» – тут же переспросил отец.
Порок у Тараса нашли еще на осмотре перед школой. Думали, перерастет, но как-то не перерос. Зато от ненавистной физкультуры была постоянная справка, а что сердце колет временами или пропускает пару ударов, так не страшно: посидел чуток, капелек выпил – и как новый.
– Ты старик в теле мальчика, – издевалась над ним Кира, когда он отказался подниматься по бесконечной винтовой лестнице на обзорную площадку Ярославского кремля во время школьной экскурсии.
Вспорхнула вверх, будто совсем ничего не весила, и заливисто смеялась там с пацанами из параллельного класса, а Тарас потом дулся на нее до самого вечера. Пацаны те ушли после девятого в колледжи, и Кира быстро про них забыла. А Тарас остался рядом. Даже перейдя в шарагу, продолжал встречать ее из школы. Отшучивался – мол, по привычке. А на деле – чтобы легонько обнимать у подъезда.
«Сердце, – ответил Тарас отцу, подумал и вывалил всю правду: – Еще врачиха сказала похудеть».
Отец прислал ехидный желтый смайл. Сам он был подтянутым и моложавым – не важно, что совершенно седым.
«Вот худей. Давно тебе говорю. Сделаешь потом фильм об успехах».
Тарас захлопнул крышку ноутбука. Поставил камеру на штатив у двери, включил запись. Наклонился пару раз в одну сторону, в другую, чтобы размять спину. И опустился на пол. Если начать с десяти отжиманий, то к осени сумеет и сто.
⁂Местную темень снимать было невозможно. Тарас крутил диафрагму объектива, раскрывая ее до чуть ощутимого скрипа, правда, лучше не становилось. Камера выхватывала неясные тени и сгущающуюся черноту по углам. Фонарь делал только хуже. В ярком луче света любой попадающий в кадр становился похожим на мертвеца. Грубела кожа, углублялись морщины – краше в гроб кладут. Тарас уже представил, сколько времени просидит над записью, вытягивая картинку. Но хорошие дубли обязательно запорются – так всегда бывает.
Благо снимать пока было нечего. Только шумело что-то по нижнему этажу. Вскрикивало неясно. Каждый раз в груди Тараса замирало от острого укола страха, но тут же оттаивало. Сквозняк гуляет по заброшке, воет в вентиляции. Не страшно. Не тупи.
Малахольный Костик вел их однотипными коридорами вглубь исписанной и загаженной заброшки, мало отличающейся от всех других, которые Тарас успел повидать, снимая гранжевые ролики для начинающих музыкантов. Те же ободранные стены, мусор по углам, битый кирпич под ногами. Удовольствие ниже среднего. Может, только масштабом эта больница и брала. Да его не особо покажешь, находясь внутри, а съемку с квадрокоптера Костик категорически запретил. Даже заикаться начал:
– Никаких полетов! Тут охрана! Тут сбивают! Раз-два, и нету!
Пятна, что расползлись по его щекам от натуги, долго потом горели, а Костик их тер плечом. Недоразумение какое-то, но главное, чтобы заказчику понравилось. Заказчик же ходил за провожатым по пятам, переспрашивал, наговаривал себе на диктофон, чтобы не забыть. Тарас прислушался было, чего они там бормочут, и с трудом удержался, чтобы не заржать.
– Если не знать, куда идти, то ничего и не найдешь, ходят тут по этажам толпами, на стенах рисуют, а толку? – говорил Костик, пока они шли от станции через заросший палисадник. – Не здесь все. Глубже.
– На нижних этажах? – Южин сбился с шага от нетерпения.
– В южном секторе, – многозначительно сказал Костик.
– И ты знаешь, как туда попасть?
Проводник остановился и задумался; Тарас представил, как он сейчас разведет хилыми руками, мол, не, не знаю, расходимся, пацаны. Но Костик очнулся, кивнул все так же весомо.
– Да, через северный.
За спиной Тараса фыркнула Кира, и тот снова обрадовался, что у него вышло уговорить ее идти вместе. Не очень-то хотелось оказаться запертым на целую ночь в заброшенной больнице с двумя фанатиками. И теперь они шли по узкому коридору между секторами,