* * *
…Зеленые, как изумруд, озими, бурые прозрачные рощи, паутина на овсах и ржище, голубое небо — всё это так тихо, спокойно, и грустно, и бледно, что глаз отдыхает.
Так однотонно все — начиная с неба и кончая травой, сплошь засыпанной бледными одноцветными листьями. Но дышется хорошо: эти скучные, однообразные засыхающие листья так славно пахнут: березовые, осиновые, дубовые… все по-своему…
Опять это неуловимое «нечто», которого нет ни в одной картине (ни в одном «Тумане», «Золотой осени» или «Октябрьском дне») и что так ясно проступает даже в самом ровном побуревшем жнивье, в скучно потемневших, полуоголенных рощах, так неживописно четко рисующихся на светлом небе…
* * *
Сегодня почему-то все вертелось в голове про то, как мы в детстве и молодости любили задавать друг другу вопросы: «Чего бы ты хотел в эту минуту?» — и вообще фантазировать на эту тему, высказывая самые неисполнимые и невероятные желания. И если бы тогда, в ряду этих желаний, кто-нибудь из нас высказал следующее: «Я желаю над собою в эту минуту неподкупного и нелицеприятного суда», — никто из нас не счел бы это желание невозможным и неисполнимым. Быть может, мы бы и не указали на того, кто мог совершить такой суд, но «где-нибудь, да нашелся бы такой человек» — так мы были убеждены, так верили. «Велик свет — много в нем людей всяких, всяких, среди них найду такого, который расскажет мне мою душу, такого, который своей лучшей, чем моя, — душой произнесет надо мною суд; внесет в мои потемки светильник, при котором можно будет жить». Так думал каждый из нас…
* * *
Яркое солнце, просвечивая сквозь свежую, густую липовую листву, золотыми пятнами пестрит пол, печку и кровать. Просыпаешься, как от толчка, разбуженная мыслью, что вырвалась из города; полусонными глазами, щурясь от яркого света, выглядываешь в окошко: птицы щебечут — их радостным гамом полон весь свежий, зеленый сад; от теплой, напоенной вчерашней грозой земли так сладко пышет крапивой и кашкой; такое яркое небо переливается над замершими в его горячей синеве макушками лип и берез. В комнатке пахнет сосновым деревом: старый, знакомый запах, с которым связаны самые счастливые летние часы раннего детства, — и ярко ощущаешь все обаяние этого светлого настоящего, сплетенного так тесно с близким, счастливым детством. Неудержимый порыв радости охватывает сердце: все ведь налицо, что только ему нужно: и солнце, и то ласкающее тепло, которое оно узнало из сказок няни, которым полны все уголки старого сада…
* * *
...Говорят ведь, покойники всё, всё слышат, пока лежат на лавке — о, о как страшно! До тех пор слышат, покуда не бросит на них поп земли горсточку. Лежат они, сложивши рученьки, ничего не видят и шевельнуться не могут, а всё слышат они.
Только лишь когда бросит на них поп горсточку землицы, — тут уже всё для них скроется: ни ушками не прослышат, ни глазками не взглянут, ни рученьками не всплеснут…
Лежат они тихо-смирно в своих могилках, в дубовых гробах, в белых саванах. Только темной ночью гоняет их пономарь на водопой, как взойдет он на колокольню да ударит в колокол[4], так все они подымаются из могилок и — прямо к речке. Припадут они к студеной водице и пьют досыта, до тех пор, пока первый кочет зачнет полночь опевать. Тут уж они опять скорехонько в свои могилки убираются…
Задолго до дня смерти Ольга Петровна жила уже вне рамок и условностей земных, жила духом освобожденным. 12 ноября 1906 года душа порвала последние земные оковы, и она увидела тот свет и ту истину, которую всю жизнь искала.
Часть первая
I. Родители «Ивана»
Имущественное состояние Степана — отца Ивана, когда у него родился третий сын Иван
Степан мужик среднего достатка, родился во времена крепостного права. Третий сын его родился через год или два после реформы.
Три лошади (из них одна — стригун[5]), пятнадцать овец, одна корова и одна телка, свинья.
Изба деревянная в три окна, сенца, двор, амбарчик, рига.
Две телеги, две сохи, одна борона, две дуги, две сбруи, две косы, два веретья[6], сани, топор, две лопаты, два цепа, сечка для капусты, четыре чугуна, семь кадушек, два ведра, корец[7], дойник, шесть глиняных горшков, четыре блюда, корыто, лампа, одна четвертная бутыль, мялка, две самопрялки, два гребня с донцами, два стана[8], один стол, две лавки, конник, задник (всего четыре лавки), лохань, ухват (рогач), валек[9], три сковороды, двое граблей, сито, два решета. Было убрано ржи восемнадцать копен с двух с половиной десятин земли, что равняется девяти четвертям, проса две четверти, картошки двенадцать четвертей, овса копен восемь.
Стоимость крестьянского имущества
Изба каменная … от 100 р. до 200 р.
Изба деревянная … от 50 р. до 120 р. (Можно и в 40 руб. избу поставить, но будет уж очень плохая)
Изба-мазанка … от 20 р. до 30 р.
Амбарчик («хатка») … от 15 р. до 30 р.
Сенца рубленые … от 10 р. до 20 р.
Двор … от 30 р. до 45 р.
Рига … от 30 р. до 50 р.
Телега … от 12 р. до 16 р. (обыкновенно 15 р.)
Соха … до 5 р.
Сбруя … от 7 р. 50 к. до 10 р.
Борона … до 80 к.
Цеп … до 15 к.
Коса … до 1 р. 50 к.
Топор … от 50 к. до 1 р.
Сани … от 3 р. до 5 р.
Дуга … от 1 р. до 2 р.
Грабли … от 15 к. до 20 к. (пара)
Веретье … до 1 р. 50 к.
Сечка для капусты …до 15 к.
Скребка … до 40 к.
Лопата … от 20 к. до 40 к.
Ведро … до 50 к.
Корец (ковшик) … до 15 к.
Дойник глиняный … до 10 к.
Горшки глиняные … от 10 к. до 20 к.
Чугун … от 60 к. до 1 р.
Блюдо глиняное … до 10 к.
Кадушки … от 80 к. до 3 р.
Корыто … от 50 к. до 90 к.
Лампа … до 50 к.
Четвертная бутыль … до 20 к.
Лохань деревянная … до 70 к.
Мялка … до 1 р.
Самопрялка … до 1 р. 10 к.
Гребень с донцем