Когда я проснулась на следующее утро, Лиам уже ушёл, а простыни на его стороне были холодными. Я проверила время на телефоне: шесть тридцать. Мне удалось поспать совсем немного, но этого должно было быть достаточно. Мне надо было заняться делами гостиницы и проверить дядю.

Я расчесала волосы, а затем нанесла лёгкий слой консилера, чтобы скрыть круги под глазами. Мои глаза были василькового цвета, как и у моей мамы — но если её глаза всегда сияли, мои в последнее время походили на мутное стекло.

Собрав волосы в хвост, надев джины и чёрную футболку с V-образным вырезом, я взбила свои подушки и с армейской тщательностью заправила постель, подоткнув одеяло. Я надеялась, что никто из гостей ещё не спустился на завтрак. Я была уверена, что у нас есть все основные продукты, но без Эвелин мы мало что могли предложить гостям: тосты, джем, масло. И Эвелин, и мама учили меня готовить, но у меня это не очень хорошо получалось. Хотя я могла приготовить самые простые блюда.

Быстрым шагом я направилась на кухню, ожидая, что там будет темно и пусто. Подойдя к ней, я заметила, что из-под двери струится свет, а в воздухе пахнет карамелизированным луком. Может, дядя решил приготовить себе поесть? Я толкнула плечом маятниковую дверь и застыла при виде Эвелин, склонившейся над плитой.

Её губы цвета красного вина приподнялись в улыбке.

— Доброе утро, querida[1].

Дверь ударила меня в спину — не больно, но достаточно сильно, чтобы заставить меня полететь вперёд. Я смогла устоять на ногах, схватившись за стальной остров.

— Я думала…

— Что я брошу тебя здесь, и тебе одной придётся со всем управляться? Я попросила Фрэнка подвезти меня сюда час назад.

Она покачала головой, и её иссиня-чёрные волосы заплясали поверх фартука, закрывающего её джинсы и кофту. Она выглядела счастливой. Счастливее, чем когда-либо. Даже блаженной.

— Не могла бы ты принести мармиты[2]?

Я пошла за ними к полкам в задней части кухни, и всё время оглядывалась, чтобы убедиться, что Эвелин была реальна.

— Лиам оставался ночевать?

Я уронила одну из крышек, которая громко зазвенела, упав на плиточный пол.

Когда я нагнулась за крышкой, Эвелин добавила:

— Я не осуждаю. Просто интересуюсь.

Я откашлялась.

— Он… но ничего…

Эвелин отложила щипцы, которыми переворачивала кусочки бекона, и ложку, и подошла ко мне. Он взяла меня за руки и сказала:

— Querida, тебе почти восемнадцать. Ты вполне можешь ночевать с мальчиками. Только пообещай мне, что ты в итоге выберешь того, кто будет к тебе добр. Ты заслуживаешь доброты и уважения.

Я вспомнила о прошлой ночи, а потом ещё одно неприятное воспоминание всплыло в моей голове, словно кто-то взял кальку и перевёл его туда. В ночь помолвочной вечеринки, когда я заехала к Лиаму домой, его звериное начало взяло верх над человеческим. Я винила во всём волка внутри него, но, может быть, я была слишком наивна? Отличались ли наши волки от наших двуногих обличий?

Эвелин изучающе осмотрела моё лицо.

— Несс? Ты меня пугаешь.

Я покачала головой.

— Тебе не стоит обо мне беспокоиться.

— Я всегда буду о тебе беспокоиться. Я слишком тебя люблю.

У меня перед глазами возник образ Эвелин, привязанной к стулу. Я сжала зубы, чтобы не дать моим клыкам заостриться. Мне очень хотелось наведаться в подвал к Эрику и вонзить свои зубы в мясистую бледную шею Люси.

Тётя не причинила боли Эвелин, по крайней мере, так она сказала, но она относилась к тем людям, которые обычно скрывали свою боль. Она никогда не жаловалась на свой артрит, который сковывал её суставы, как и на старую пулевую рану в ноге, из-за которой она хромала. 

* * * 

Завтрак прошёл без каких-либо проблем.

Эмми, одна из двух других женщин, работавших в гостинице, пришла сразу после меня и настояла на том, чтобы самой организовать завтрак. Она спросила меня, где Люси, и я сказала ей, что та поехала за своим убитым горем сыном. Эмми сдавленно улыбнулась. Она проработала в гостинице достаточное количество времени, чтобы быть в курсе последних слухов о семье Кларков. Но вот о чем она не знала — по крайней мере, я так думала — так это о двойственной природе своих работодателей.

Пока Эмми занималась ранними пташками, я приготовила поднос с едой и отнесла его дяде. Я раздвинула шторы в его комнате и попыталась вытащить его из постели, но он не двигался. Я проверила пульс, чтобы убедиться, что он жив. Он был жив. После третьей попытки поднять его, я ушла.

Пока я спускалась по лестнице, до меня дошло, что сегодня я отвечаю за гостиницу. От этой перспективы мой желудок так резко напрягся, что я невольно прижала к нему свою ладонь.

Всё будет хорошо.

Я справлюсь.

К тому же всё это было временно. День. Может быть, два. Так ведь?

Напряжение в животе не стихало. Я начала делать глубокие вдохи, но это не помогло.

Вращающиеся двери гостиницы повернулись, и тогда я поняла, что работа с дыханием не поможет расслабить мой живот.

Это был не стресс; это был Август.

И его мама.

— Изобель? — воскликнула я.

Она мало изменилась — её тёмно-каштановые волосы были всё такими же блестящими, а лицо бледным — но она, казалось, похудела, стала чуть тоньше. Она развела руки, и я, быстро спустившись по лестнице, вошла прямо в её объятия.

— Ох, милая девочка, я скучала по тебе, — она крепко стиснула меня, после чего отстранила от себя и начала разглядывать. — Боже мой, ты вылитая…, — её голос сорвался на имени моей мамы, — Мэгги.

Я попыталась улыбнуться, но при упоминании мамы моё сердце сжалось. Она умерла в январе, но у меня было