— Не знаю, отец со старшими решает. Вы прям комбо выбили. Буровы, Алим, пара решал из Питера…
— Я вызвал врача, — подходит к нам Виктор. — Пойду поднимусь и в порядок девочку приведу. А то по вашим рассказам, — он хмыкает, — там даже Фёдор Петрович равнодушным не останется.
— Иди, — киваю помощнику, а сам ухожу в бассейн, чтобы немного остыть.
Сбрасываю одежду прям возле борта и ныряю. Прохладная вода бодрит мозги. Но вместо каких-то логичных и здравых мыслей, в голове начинают возникать образы наивной куколки, сидящей на полу. Сначала я пытаюсь от них избавиться, а потом смирившись, ложусь на спину, и позволяю фантазии плыть туда, куда ей хочется. Мне интересен предел. А хочется ей сегодня, чтобы я подошёл к сладкой девочке, поднял ее с пола и отнес на диван. Распустил хвостики, вдохнул запах шампуня от волос, стянул белые гольфы, задрал платьице и прошёлся руками вверх по фарфоровой коже. И дальше… Твою ж мать! Со стоном ухожу под воду. Она даже меня умудрилась спровоцировать на изврат, а что говорить о других?
— Иван!
Я выныриваю и открываю глаза, пытаясь отдышаться. Возле борта стоит Сокол.
— Там врач уезжает, выйдешь?
— Да.
Подтянувшись на руках, вылезаю, наскоро вытираюсь и натягиваю вещи прямо на голое тело.
Фёдора Петровича застаю уже в прихожей возле открытой двери.
— Здравствуйте, Иван, — он жмёт мою протянутую руку. — Ваша родственница проспит до утра. Пришлось сделать укол. У неё нервный срыв, а в остальном — не вижу повода волноваться за ее здоровье.
— Спасибо большое. Выставьте счёт, как всегда.
— Отцу вашему привет передавайте. Скажите, что жду приглашения на партию в шахматы.
— Предам.
Провожаю старого врача до машины и возвращаюсь в дом.
Ноги сами несут меня в угловую комнату на втором этаже. Открываю дверь и замираю на пороге, разглядывая мирно спящую девочку. Валера переодел ее в мою футболку. Это предаёт моменту интимности. Подхожу ближе и ловлю себя на мысли, что хочу прикоснуться к ее волосам. Они кажутся шелковыми.
Резко развернувшись на сто восемьдесят, проговариваю отборную матерную тираду и выхожу из гостевой спальни. Завтра будем решать. Жалко, что нельзя просто упечь девчонку в какой-нибудь закрытый интернат, решив проблему кардинально. Какая-то внутренняя чуйка подсказывает мне, что этот случай — только начало ее косяков. И мое бесценное время будет потрачено на ерунду, мозг съеден чайной ложкой, а кровь выпита.
Запираю дверь на ключ. Сейчас — спать. Завтра по-любому будет сложный день.
Глава 7. С добрым утром
Оля
Глаза не открываются. Мне приходится щедро плюнуть в ладони, чтобы размочить слюной склеившийся между собой ресницы.
С трудом разлепляю веки, стараясь игнорировать жжение слизистой.
Сердце ухает. Мозг окончательно просыпается, и меня обдаёт ледяной волной страха. Где я?
С одной стороны, мне бы порадоваться, что я проснулась живая, здоровая в приятно пахнущей постели, а не растерзанная в темной подворотне, но я не могу. Просто бегаю глазами, ощупывая спальню с дорогим ремонтом и даже боюсь подумать о том, чтобы покинуть кровать.
Я поднимаю край одеяла и заглядываю под него. На мне явно мужская футболка. Где мои вещи? Где костюм. Теперь я буду должна деньги ещё и за него… Если выживу… Мне становится себя так невозможно жалко, что я скручиваюсь в комок, накрываюсь одеялом с головой и начинаю безутешно рыдать. Отрываюсь за все свои невыплаканные после смерти мамы слёзы.
«У меня не получается. Слышишь, мам! Твоя дочь — безнадёжная неудачница и дура.» — Хочется проораться, но нельзя привлекать к себе внимание.
Сквозь собственные всхлипывания я слышу щелчок дверного замка и замираю, вцепляясь в края пододеяльника.
Тяжёлые шаги мягко стучат по ламинату и в какой-то момент останавливаются.
Мне кажется, что я даже дышу через раз, потому что сомнений не возникает — в комнате вместе со мной находится взрослый мужчина. Мой чувствительный нос ловит ноты лаванды, розмарина и амбры. Мама говорила, что обостренное обоняние — это у меня от отца…
— Если ты планируешь остаться под одеялом навсегда, то или задохнёшься, — меня заставляет вздрогнуть бархатный, немного наглый голос, и да, ОН несколько моложе, чем я предполагала. — Или умрешь от голода и жажды.
Я снова слышу шаги. Звук отодвигающегося от стола стула, шорох и снова тишину.
«Он сел!» — Понимаю в панике, а значит, намерен дождаться диалога со мной.
Как там говорится: «перед смертью не надышишься»? А так хочется!
«Думай, Оля!» — Я заставляю свои мозги не только бессмысленно истерить, но и как-то рассуждать. Если тебя ещё не убили и не изнасиловали, а наоборот, пытаются говорить, может быть, не все так страшно…. или… Точно! Это наверняка те люди, что пришли вторыми. Они думают, что я что-то могу знать, могла слышать или просто помню их лица!
От этой мысли становится жарко. Тогда… нужно просто не сознаваться, что я что-то помню. Я же актриса, я смогу.
— Ну, что надумала? — Нетерпеливо и требовательно.
Я медленно стягиваю с себя одеяло, трясясь от страха, что мне не поверят, и одновременно входя в роль. Сажусь на кровати, подтягивая под себя ноги, и наконец, резко выдохнув оборачиваюсь на мужчину.
Делая вид, что смотрю сквозь него, несколько секунд изучаю. Приятный. Чисто выбрит, одет дорого и со вкусом, хорошо прокачен, но на головореза и насильника не похож, скорее, серьёзный бизнесмен. Хотя, кто их разберёт…
— Кто вы? — Растерянно и одновременно невинно распахиваю глаза. — Я вас не помню… — добавляю расстроено и чувствую, как мои нервы натягиваются и звенят в ожидании реакции.
Дура, дура, дура! Во мне уже колотится внутренняя истерика. Раз ты ничего не помнишь, он просто тебя убьёт. Тех же первых, они всех убили! Ну почему, я сначала делаю, а потом думаю?
Мужчина хмурится, а после чуть подаётся вперёд и прищуривается. Я, не мигая, смотрю в его красивые синие с коричневым ободком глаза.
— А как тебя зовут, ты помнишь?
Его зрачки расширяются. Не поверил? Черт! И не погуглить подробности этой амнезии чертовой.
— Не помню… — делая вид, что задумалась, всхлипываю. — Вы знаете, как меня зовут?
На лице мужчины отражается сомнение, он встаёт со стула и подходит вплотную к кровати.
«Не дёргаться!» — Приказываю себе.
— У тебя что-нибудь болит? — Скользит по мне внимательным взглядом, игнорируя вопрос, а мое сердце начинает буквально выламывать стуком грудную клетку, потому что с такого расстояния под футболкой хорошо просматриваются очертания кобуры с пистолетом. — Голова? Тошнота?
— Нет… — отвечаю едва слышно.
— Хм… Пойдём, — он неожиданным рывком откидывает одеяло в сторону с моих ног. — Я помогу тебе умыться, а дальше — будем решать, что с тобой делать.
Я не успеваю даже пискнуть или запротестовать, как сильные руки подхватывают меня с кровати, словно я совсем ничего не вешу и несут к двери возле большого