Я захихикала снова. Мой смех напугал меня.
Что есть еще? Вот! Пхукет, две недели. Цена обворожительная и уехать можно прямо сегодня ночью. То есть утром, в пять тридцать. Отлично!
Я нажала зеленую кнопку «забронировать». На экране появилось окно, где под вращающимся кружком «глубокой задумчивости» было написано: «Пожалуйста, приготовьте паспорт для оформления брони».
Да не вопрос!
Я поднялась и зашагала в коридор к сумке, в которой лежал мой паспорт.
Мой телефон коротко звякнул.
Я застыла на полпути и нервно хохотнула. На моем лице застыла глупая улыбка – я не верила тому, что услышала. Еще сильнее и еще отчаянье я не верила тому, что подсказывало мне шестое чувство. Так и не добравшись до паспорта, я медленно вернулась в комнату, тихо переступая босыми ступнями, словно боялась увидеть там призрака. В каком-то смысле так оно и было.
Зашла в комнату и медленно прошла к столу. Телефон покоился на нем. Экран уже не светился, и лишь крохотный значок сообщения в маленьком кружке горел на фоне черного дисплея.
Я разблокировала телефон и нажала на сообщение.
Тишину моей пустой квартиры заполнил смех. Сначала тихий, тонкой примесью сумасшествия, он быстро перерастал в жуткий, совершенно безумный хохот, разливаясь по моему разуму полноценной истерикой. Я держала её руками, я запихивала её обратно в рот, скомканную в комок страха и неконтролируемой ненависти. Я боялась быть услышанной. Я сползла на пол, плача и смеясь. Я смеялась над мужчиной, что лежал сейчас в травматологии с переломанной ногой и пробитым черепом – еще вчера он был моим любовником, а сегодня я поняла, что не люблю его. Совершенно. Я ни разу не вспомнила о нем с того момента, как перешагнула порог дома, не проронила ни единой слезинки. Я плакала от радости потому, что моя дочь едет в дорогой машине с надежным, любящим отцом, подальше от всей той мерзости, в которую вляпалась её мать. Старый и слабый страх вспыхнул во мне с новой силой так, словно никогда и не затихал. Он взорвался огромным атомным зарядом, и на фоне желто-белого гриба, поднимающегося к самым небесам, стало очевидно, что есть я – жадное, эгоистичное, себялюбивое животное, которое слишком любит себя, чтобы искренне любить кого-то еще. Я оплакивала только себя, и страха стало больше, чем я могла вытерпеть – мне жутко от того, что есть люди, которым позволено ВСЕ.
Один их них только что одним легким движением перечеркнул все, что я строила.
«Пхукет? Ты серьезно?» – тихо смеялось мне в лицо сообщение от номера, заканчивающегося на 0715.
Глава 2. Мы все ложимся в постель с незнакомцами
Кромешная тьма и тишина ночи. Она обволакивает меня, нежно прикасаясь ко мне. Пальцы, горячие и ласковые, обвивают мою ногу чуть выше лодыжки. Мне нравится то, как сжимается рука, заставляя меня вздрогнуть – хочет подчинить меня себе. Я не против. Я улыбаюсь от того, как медленно горячая ладонь поднимается по моей ноге к колену. Следуя за изгибом моего тела, рука спускается по моей коже, описывая изгиб внутренней поверхности бедра. Я послушно замираю, ощущая огонь руки, который все ближе и ближе к границе безмолвия. Еще мгновение, еще сотая доля секунды, и я не смогу сдержать тихий стон, который разнесется в тишине благодарностью за нежность. Но рука горячим обманом огибает мою похоть, лишая меня того, чего я так хочу, и поднимается выше. Тонкий бархат губ распускается под моими пальцами как цветок. Горячее дыхание опаляет подушечки. Я улыбаюсь. Ночь ласкова со мной, как и всегда. Ночь любит меня, и я отвечаю ей взаимностью. Ладонь ложится на мою грудь. Я выдыхаю, и с тихим стоном в тишину летит имя.
Я так соскучилась по тебе.
Мне становится нестерпимо сладко. Мне становится невыносимо тесно в моем теле. Мне так хочется пробраться в тебя, словно вирус, залезть в твою голову, забраться в твое сердце и пустить корни. Хочу знать, о чем ты думаешь, хочу слышать твои чувства и ощущать их, как свои собственные. Мне необходимо быть с тобой в одном теле, в одном пространстве и времени. Целиком и полностью.
И он улыбается в ответ на мои мысли. Я чувствую это, потому что все еще прикасаюсь к губам, отравленными похотью и ненавистью. Он говорит, что любит меня и пришел за мной. Пришел за мной…
Яркий свет разрывает полотно ночи, взрываясь прямо перед моими глазами. Он слепит меня, но я все вижу. Вижу, как голое тело, прекрасное в своей гибкости и силе, поднимается надо мной девятибалльной волной. Его лицо искажено ненавистью, которая вот-вот превратится в мою смерть. Максим резко заносит руки над головой. Его руки сжимают окровавленную биту и, с бешеной скоростью, несутся на меня. Я открываю рот, и истеричный вопль вырывается из моей груди.
Я подскакиваю, крича, бешено размахивая руками. Открываю глаза и сумасшедшим взглядом оглядываю комнату. Я абсолютно уверена, что Максим сидит на краю дивана с ножом в руках и адской ухмылкой на лице.
Но комната пуста.
– Максим?
Мой собственный голос кажется мне чужим – слишком тихим, слишком трусливым.
Я смотрю на дверь, и мне кажется, что я вот-вот услышу шаги в коридоре – медленные, неторопливые. Я совершенно уверена, что сейчас откроется дверь, и он войдет сюда, улыбаясь, вытирая мокрые руки о мое кухонное полотенце. Он посмотрит на меня и скажет: «Привет».
Но никто не появляется.
Я смотрю на часы. Семь пятнадцать утра. Поспала всего час.
Я поднимаюсь с дивана. Ступая по ковру голыми ногами, я тихо крадусь по своей квартире. Пройдя комнату до конца, я выхожу в коридор. Никого. По коридору три шага и налево – комната Соньки. Пусто. Дальше по коридору ванная, туалет. Там – никого. Кухня – никого.
Я выдохнула. Во всей квартире я совершенно одна. Только теперь я услышала свое собственное сердце, от которого в ушах долбило, как отбойный молоток. Когда-то, очень давно, в прошлой жизни я уже проживала все это. Сердце, вылезающее из горла, руки и спина в холодном поту, пустая голова, в которой кроме ужаса нет ничего. Это было так давно. В прошлом столетии. Но теперь, когда я стою на своей собственной кухне в одном нижнем белье, с растрепанными волосами, расшатанными нервами и холодными от страха